Я это все почти забыл... Опыт психологических очерков событий в Чехословакии в 1968 году
Шрифт:
верглись террору внезапно и со стороны оккупантов в годы Второй мировой
войны. Но когда чехи тоже почувствовали на себе власть органов безопасно-
сти, они обнаружили сходство с тем, что испытывали и с чем смирились со-
ветские люди. И хотя разными были подоплека и масштабы репрессий,
«страх перед ночным стуком, произвол при толковании законов, методы за-
пугивания, боязнь честных людей высказывать критическую мысль» нано-
сили большой ущерб морально-политическому состоянию чехословацкого
общества.
Я
века, чьи книги открывали моему поколению окно в недоступный нам тогда
мир. В январе 1965 года я был у Мирослава Зикмунда в Готвальдове (Злине),
у Иржи Ганзелки и его жены Ганны в Праге, в их милом доме На Мичанце; мы
сидели у камина, слушали музыку: Иржи играл на органе любимого Баха; ни-
что не предвещало беды.
А под конец мая в Иркутск пришел конверт в траурной рамке. Из кон-
верта выпала подписанная Иржи Ганзелкой карточка с печальными строч-
ками:
«Сегодня мне приходится написать до сих пор самые тяжелые слова. Ганночки
уже нет в живых. Она ушла от нас на рассвете в майскую неделю так, как прожила
свои краткие 37 лет до последней минуты терпеливая, самоотверженная и муже-
ственная. И последние ее мысли принадлежали детям, родителям, самым близким, и
она заботилась о нашем будущем. Прощание с ней состоится в Страшницком доме
ритуалов в четверг 20 мая 1965 года в 9.30. А потом Ганночка будет жить только в
нас. Иржи Ганзелка.
Мы нарушим ужасную традицию говорить речи на прощание и личные соболез-
нования. Прежде всего, это касается детей, каждое слово делало бы эту тяжелую
минуту тяжелее и тяжелее. Поэтому позвольте, чтобы с Ганночкой и Иржиком я
ушел, как только дозвучит Пассакалия с-моль Баха».
Иржи, Иржи, Иржи… Я написал в Прагу письмо, пригласил Иржи отдох-
нуть с детьми на Байкале, на туристической базе в бухте Песчаной, в одном
из самых красивых мест на озере.
Письмо И.Ганзелки в Иркутск (22 июля 1965 г.)
Леня, дорогой, хорошо было посидеть с тобою над твоим письмом. О моей Ган-
ночке ни слова – но я понял. Сказать спасибо – это мало. Сто раз я вспоминал тебя,
Макина (он меня даже два раза обрадовал звонком!), Макарова, Виктора Демина, То-
лю Чмыхало 46 .
вашим товарищам в конце апреля. И потом начал вспоминать по-другому. Скучал я
страшно и до сих пор не знаю, куда деваться.
Дети теперь в южной Чехии при больших прудах и в лесах, под палаткой. Мне
пришлось в промежутках отдать свое грешное тело хирургам. Но кажется, что все
будет в порядке. Будущую неделю я буду отдыхать с детьми. Могу уже купаться
вместе с ними, поснимаю их, посмотришь, когда вернешься в свой второй дом
в Прагу.
В начале августа у меня есть дела, потом недельку позанимаемся с детьми
любительской археологией. С Мацеком 47 пойдем на раскопку гуситской крепости. И с
15 августа придется уже сидеть в Праге и работать 48 .
Леня, милый мой, прекрасное приключение ты с друзьями придумал для Ганич-
ки и Юрочки, но ты, наверное, поймешь: мамы нет. Лишь десять недель мы пробуем
жить втроем. Как мне прощаться с ними на месяц, и как же прощаться им? Десять
дней прошло с нашей последней встречи, и уже 4 письма и две открытки: «Папа, при-
езжай скорей!». Обнимаю тебя, Леня, за искреннее предложение, но в Союз мы прие-
дем только на будущий год, когда будет чуть полегче на душе.
Леня, прошу тебя, передай иркутским друзьям с большим приветом и мое изви-
нение. Писать не успею, во всех моих планах огромный срыв. Но я не забыл и забыть
не могу. Границы нет, дом наш только один! Ленька, приезжай! ПРИЕЗЖАЙ! Твой
Юра.
Отчет о поездке по СССР Ганзелка и Зикмунд передали Новотному, уве-
ренные, что он перешлет, как условились, Брежневу. Но прочитав машино-
писный текст, глава государства заколебался: как бы советское руководство
не заподозрило, будто он разделяет их наблюдения, и тянул время. Путеше-
ственникам пришла мысль отправить рукопись в Москву через советское по-
сольство в Праге, но кто знает, в какой редакции, с какими комментариями