Я это все почти забыл... Опыт психологических очерков событий в Чехословакии в 1968 году

Шинкарев Леонид Иосифович

по этой причине пишем его прямо лично для Вас на русском языке. Индра,

Кольдер Драгомир, Капек, Швестка, В.Биляк» 24.

В своей книге «ХХ век как жизнь» Бовин напишет: «Засекречивание бы-

ло обеспечено. Я, например, узнал имена “подписантов”, только прочитав га-

зету “Известия” от 17 июля 1992 года. Расследование производил мой друг

Леня Шинкарев» 25.

Тремя днями раньше, во время встречи советской и чехословацкой де-

легаций

на железнодорожной станции Чиерна-над-Тисой, когда план воен-

ной операции уже витал в воздухе, но чехословаки не принимали его всерьез,

считали саму мысль абсурдной и невозможной, на скамейке в ночном при-

станционном сквере сидели двое: Александр Бовин – консультант Брежнева

и его друг Иван Сынек – помощник Дубчека.

Той ночью в сквере Бовин сказал Сынеку: через две-три недели встре-

чай наши танки в Праге.. Он надеялся предупредить Дубчека о серьезности

намерений Брежнева и его окружения. Доверительная информация от Бови-

на, пусть после пары рюмок сливовицы в привокзальном буфете, но сказан-

ная человеком, к которому и Дубчек, и Сынек относились с уважением, могла

помочь чехословакам принять решения, способные предотвратить в Праге

худшее. А худшим могло быть кровопролитие, как за двенадцать лет до того

в Будапеште. Это было бы историческим бедствием равно для народов Чехо-

словакии, для народов Советского Союза, для всей Европы.

Сынек тогда возразил: «Вы не посмеете это сделать…» Бовин вскипел:

«Ты что, мальчик?! Не только посмеем, а сделаем, и будь здоров!» Он знал,

что ко времени встречи в Чиерне-над-Тисой уже были отмобилизованы два

военных округа. Об этом предупреждении, рискованном в устах человека,

близкого к Брежневу и Андропову, я впервые услышал не от Бовина, а от

Ивана Сынека, с которым встречался в Праге за полгода до разговора с Бови-

ным в Москве. По словам Сынека, до него не сразу дошел смысл их ночной

беседы. В дружеских застольях чехи часто пугали друг друга угрозой втор-

жения, но на самом деле в такую возможность никто не верил. Только позд-

нее Сынек понял, что в шутливом тоне, свойственном тогда чехам, упоенным

Пражской весной, его друг Бовин, хорошо знавший психологию Старой пло-

щади, хотел их вернуть к реальности.

Не вернул…

Года через полтора-два после ввода войск стран Варшавского договора

в Чехословакию Бовин оказался в Праге и пошел на квартиру Сынека, где ко-

гда-то не раз бывал. Он хотел обнять старого друга и извиниться перед ним

за все, что произошло. Сынек к тому времени был безработным. По воспоми-

наниям Лены Петровны (ей об этом

рассказывал Бовин) 26, когда он посту-

чал в дверь, Иван дверь не открыл и попросил гостя уйти. После вторжения

это была типичная реакция чехов на встречу с советскими людьми, с недав-

но близкими друзьями. Пусть они были ни при чем – в глазах чехов и слова-

ков каждый из нас, кто не вышел с протестом на Красную площадь, нес вину

за преступления режима.

«Хорошо, – сказал через дверь Бовин, – сейчас десять часов вечера. Я бу-

ду сидеть у твоей двери до шести часов утра. Если за это время ты ко мне не

выйдешь – я уйду». Он слышал, как за дверью плакала жена Ивана. В пять

утра Иван вышел с мокрым от слез лицом, они обнялись.

Однажды Бовин сказал, что за день или за два до ввода войск он тайно

летал в Прагу. На мой вопрос – зачем, с какой миссией – отказался говорить.

«Есть вещи, о которых я никому не рассказываю. Они ушли на дно…» 27

Было бы искаженной картиной представлять Пражскую весну, как вне-

запный прорыв чехословацких реформаторов; их одних, обогнавших затор-

моженную российскую экономическую мысль, потому вызвавших нервоз-

ность Кремля. Это не вся правда. После ХХ съезда партии советское общество

тоже встряхнулось; в обеих наших странах негласно шли диспуты о том, как

выходить из тупика, в который всех завела строгая плановая система хозяй-

ства. Чехи переживали болезненней других. Если мы пожинали плоды своей

тоталитарной системы, то чехи разбирались с чужой, им навязанной. Усту-

пая кремлевскому давлению, они вынуждены были отказаться от «плана

Маршалла» 28, поверили в социалистическую экономику, сильно ее идеали-

зируя, и переняли модель управления хозяйством, самую бюрократическую

из возможных. Москва требовала от стран Восточной Европы планировать

свое хозяйство, ни на шаг не отступая от советских стандартов. Их вынужда-

ли заполнять даже формы советского образца для отчета о приросте поголо-

вья верблюдов 29.

По признанию О.Шика, чехам-реформаторам развязала руки нашумев-

шая в СССР статья Е.Либермана в «Правде» (cентябрь, 1962). Пусть предло-

жения, в ней изложенные, «cущественно отставали» 30 от тогдашних праж-

ских разработок, эта публикация легализовала в обеих странах диспуты и

зарождала надежды на возможность радикальных реформ. Чехи осознали

бессмысленность попыток повышать дисциплину труда без безработицы.

Новотный тоже это понимал, но боялся реакции Кремля на слова-