Я — хищная. Ваниль и карамель
Шрифт:
Только вот мне не плевать.
— Альва останутся, — наконец, сказал Мир.
Ответ, процеженный сквозь зубы. Которому противится разум, но требует долг. После таких решений рассыпаются привязанности. Сегодня Мирослав лишился воина, завтра может лишиться двоих.
Если у меня получится осуществить задуманное, у хищных Липецка все останется по-прежнему. Почти у всех.
Я прокашлялась, привлекая внимание. Глубоко вздохнула и вошла.
Спальня встретила тенями. Мрачностью. Безысходностью. И ненавязчивым карамельным ароматом.
Мирослав побледнел, когда я
Эрик вздохнул, и в виде его ощущалось бессилие. Оттого, наверное, он не смотрел мне в глаза. Оттого и сбежал на улицу прежде, чем я успела что-либо ему сказать. Были ли важны слова?
Мирослав вышел, не проронив ни слова, и его стыд еще долго путался в паутине теней. На Эрика из провала окна смотрели тучи. Необычно серые в предрассветном небе, они будто опускали ему на плечи небо, и спина прогибалась под неподъемной ношей. Сложно принимать трудные решения, когда имеешь личный интерес.
— Тома… — сказала я и прикрыла дверь, отрезая нас от внешнего мира. Прислонилась к ней спиной, преодолевая сильное желание присесть на корточки. Словно кусочек неба упал и мне на плечи.
— Отвезу ее и Наталью к источнику, как только Алла закончит рисовать.
Голос тих и печален, но обвинения в нем нет. Облегченный выдох вырвался вопреки воле, и Эрик поднял на меня глаза. Выражение лица тут же изменилось, он шагнул ко мне от окна, оставляя позади размазанное по стеклу небо.
В его объятиях тепло, оно ползет мурашками по коже, но кожа будто одеревенела, и внутрь тепло не пускает. Внутри все занемело. От страха, сошедшего на «нет». От отчаяния, которое лопнуло, подобно мыльному пузырю. От неизвестности, что впереди.
— Прости, что ушел, — выдохнул он мне в волосы, и я зажмурилась от удовольствия. — Сложно понимать, что слаб. И Тамара… мы многое пережили вместе. Я боялся сорваться.
— Понимаю.
Мне не нужны объяснения, и оправдания тоже не нужны. Стоять бы так вечность, остановить время, запутаться в коконе, подобном тому, что сотворил Крег. Только я и Эрик. Навсегда.
— Я должен был остаться с тобой.
— Со мной все хорошо. Видишь, жива…
Ответ горчил на губах. Эрик отстранил меня и внимательно посмотрел в глаза.
— Если бы могла, ты ушла бы, верно?
На кивок у меня не хватило смелости. Но кивок был и не нужен.
— Тогда хорошо, что ты не можешь.
Хорошо. Только вот кому? Изнутри рвется, скребет острыми когтями вина. И обида поднимается, вскипает — детская и глупая. Она рождает вопросы, ответов на которые не будет никогда. Ну за что? Почему всегда я? Разве мне это по силам, ведь я обычная девчонка?
Когда решаешься на безумство, думать нельзя. Нельзя оценивать, анализировать, колебаться. Потому что итог предсказуем — передумаешь.
Я не колебалась.
Эрик уехал ближе к обеду. Тому и Наташу подготовили к похоронам, и скади отправились к очагу. Я единственная осталась — из-за той треклятой защиты,
После похорон, ушли воины. Эрик, Влад, Ира, Алиса, Мирослав, Алекс, Игорь. Даже Рита ушла, хотя бледнела и тряслась перед тем, как шагнуть за порог. Рита боялась нижних слоев. Существ, которые там обитают. Трясин, что заманивают кеном, а затем оставляют там навсегда, превращая в бесплотные тени. Рита боялась не вернуться. Она, один из сильнейших воинов атли, чистокровная воительница, мечтала о покое. Сидеть у окна и вязать шарфы. Выйти замуж, родить детей, готовить обеды и ужины, встречать любимого с работы. Забыть об охотниках и кене, об ответственности за племя. Просто быть.
Поэтому Рита завидовала другой, слабой, которая заняла ее место. Аделаида была целительницей. Говорила мало, во всем слушалась Филиппа и почти не выходила из комнаты. А когда выходила, Рита бросала на нее ненавистные взгляды, а не самого Филиппа — взгляды сожаления.
А когда ей приказали идти, а он остался, на лице Риты мелькнула досада, которую она быстро спрятала за испуганными, неестественными улыбками, прикосновениями к руке Игоря, в которую она вцепилась, как в спасительный круг.
Перед тем, как они ушли, Эрик проверил печать. Амулет пощупал, словно за время, пока я его носила, он мог испортиться. А потом обнял — крепко, удушливо. Горло свело спазмом от мысли, что, возможно, я его больше…
Нет, нельзя поддаваться. Внутри меня росла и крепла уверенность: все получится. Что именно получится, я не знала, но инстинктам пророчицы привыкла доверять.
Если бы я знала тогда, как все выйдет, разве пошла бы?
Когда дверь — надломленная, торчащая щепками, наспех поставленная после варварского прихода охотника — закрылась, я выдохнула. Оставшиеся в доме хищные разбредались по комнатам — бессонная ночь и испуг дали о себе знать. Перед очередным приходом Крега нужно выспаться и набраться сил. Подумать. И, возможно, сбежать, пока не поздно.
Впрочем, больше всех из дома хотелось сбежать мне.
Внизу остались лишь защитницы — Лара у главного входа. Даша на кухне, у большого витражного стекла, и Дарла у черного входа.
Я поднялась наверх, немного побыла с Аланом, который крепко спал после сытного обеда. Мягкий пушок на голове скользит между пальцами. И кожа в районе затылка теплая и пахнет молоком.
В нашей с Эриком спальне, на тумбочке у кровати я оставила оба амулета. Металл и дерево. Кен Арендрейта и вождя сольвейгов. Мне они больше не нужны…
Провела рукой по велюру серого свитера — Эрик снял и как обычно забыл в корзину бросить.
— Прости, — прошептала. — Так нужно.
Затем развернулась и резко вышла за дверь.
В коридоре было пусто. Молчаливые двери стерегли спящие комнаты со спящими в них обитателями. Лишь в конце коридора, у окна, завешенного плотной серой шторой, шептались две защитницы альва. Завидев меня, они замолчали, одна из них юркнула в комнату, а вторая скрылась за шторой, будто одно мое присутствие или брошенный ненароком взгляд могли обернуться для них проклятием.