Я, Хобо: Времена Смерти
Шрифт:
– Товарищ Иянго, - перебил Шкаб удивившего всех и словом "сепаратно" и общей образностью выступления па-рацельса.
– Пол, я скажу? Спасибо. Товарищ Иянго! Женя, дох вы наш. Вы всё не о том. Начните ещё раз. Обрисуйте нам ситуацию с медициной на "Сердечнике". Мы очень благодарные слушатели.
Иянго поёрзал в кресле.
– Слушайте, Шкаб, вы меня не одёргивайте, вот так. Мы с вами товарищи, так сказать, но…
– Товарищ Иянго, - сказал Мьюком.
– Заткнитесь, помедлите и сделайте кроткий… простите, краткий доклад. Прошу вас.
– У меня всё штатно, - сказал Иянго, затоптав каблуками острую неприязнь к Шкабу.
– Пока. Аберрации сознания у проснувшейся части экипажа в пределах допустимого, динамика положительна. Что ещё? Коррекций имеющихся отклонений никому не проводилось, естественно, раз имеет место… э… аврал. Больше мне, пока,
– Отчётливо, товарищ Иянго, - сказал Мьюком, преувеличенно внимательно выслушав врача. Он утвердил Иянго в своей команде под давлением губернатора. Кафу просто не дал выбора. Новая конкиста организовывалась стремительно, неожиданно, словно потолок рушился, в ритме стихийного бедствия. Самые большие сложности на предстарте были с комплектованием личного состава. Делалось без времени, в ничем не компенсируемой спешке, и теперь, как и естественно, та спешка, те компромиссы и те ошибки гукали-аукали печёными яблочными рожами Мьюкому прямо в лицо. Мью-ком знал раньше теоретически, а теперь видел и воочию, что стратегов у него в совете навалом. Сиречь паникёров. А вот тактиков - сиречь спокойных менеджеров…
Шкаб, понимавший сложную административную обстановку на борту так же хорошо, как и Мьюком, тем не менее, позволил себе и здесь абстрагироваться и немного понаблюдать за капитаном, не очень уверенно противостоящим ситуации, - и, отдельно, за теми, кто, собственно, и был причинами сложностей. Владимир Кафу, губернатор стартовой системы Преторнианская Касабланка, комплектуя административную группу экспедиции, оказался - во имя себя - прав на все сто процентов, избавился от действительно ненужных людей. Вдобавок Иянго, Лен-Макаб, Ёлковский, Фахта и прочие подобные, коим Кафу щедрой рукой разбросал высокие должности в новой колонии, послужили Кафу великолепным прикрытием. Землянам - членам прибывшей для смотра готовности "Сердечника" комиссии Управления Колоний, проверявшим командный состав "Сердечника" на предмет лояльности, придраться к кадровым решениям, продавленным Кафу, не удалось. Комиссия поддержала - практически безоговорочно - все креатуры губернатора, хотя въедливости комиссарам метрополии было не занимать, равно как и энтузиазма в препарации личных дел заявленных на участие в исторической миссии космачей… Шкаб знал, как скандалил с Кафу Мьюком, добиваясь утверждения Вербы Мелани-По на должность главного врача… Зачем Земле лояльность и любовь космачей, в тысячный раз подумал Шкаб. Как будто они станут хуже делать свою работу без любви и лояльности… Глупость - истинно космическая. Мы же тут не живём, а выживаем, у нас нет времени на революционные настроения… И оружия, кстати, нет.
Кафу, конечно, тоже был в сложной ситуации. Но он вышел из неё - далеко и уже давно. Сбросил проблему в надриман, передал эстафету. Благо ему. Но нам-то теперь что делать? Наверное, Иянго был хорош в Касабланке, на своём посту заместителя главного врача Города по оборудованию… Наверное, был хорош, с ним было приятно общаться, на него, скорей всего, можно было положиться без оглядки. В Касабланке. В развитой колонии. Но не в Новой земле. Ещё безымянной. Здесь. Ныне - и надолго. Ближайшие двадцать лет…
Тем временем встал на подковках и в паре тысяч слов обрисовал состояние титана Дёготь, космач в своём Космосе. Титан внешне походил на разборную детскую игрушку "пирамида". На центральный осевой семисотметровый "ствол" были надеты четыре кольцекорпуса, сейчас закрытые, запененные, мёртвые. Трём из них предназначалось после установки "ствола" в рэк стать жилыми секциями Города с центробежной гравитацией, а четвёртое кольцо, громадное, диаметром в километр, было фокус-датчиком, основной деталью сетевого узла "Старт-Финиш". Трассу Земля - Дальний Космос образовывали двенадцать таких узлов (полуофициально - Колодцев). Главной целью конкисты Кигориу - Мьюкома было строительство и запуск в системе альфы Перстня Короля тринадцатого. Собственный римановый ход титан мог сделать небольшой - в двадцать световых
Очередь была Фахты, но Шкаб, извинившись перед ним, попросил слова.
– Товарищи коллеги, - сказал он.
– У меня есть предложение. Капитан Мьюком полтора часа назад официально объявил на финише нештат, ввёл коллегиальное управление. Со светом у нас порядок, но как у нас с воздухом, знают все. Время у нас - воздух. Как самый здесь серьёзный серьёз - по возрасту и опыту - я предлагаю провести совет по клубному протоколу. Как положено у нас на Трассе, я имею в виду, если кто не понял. Доклады - докладами, но флейм сегодня у нас уже мелькнул, и я предлагаю избежать его в дальнейшем. Аргумент: разве что-то изменит выяснение и демонстрация, сколь угодно эффектная, человеческого и даже служебного отношения каждого из нас к создавшейся ситуации? Это несерьёзно на Трассе, серьёзы. Это на потом, у меня в часовне или у Игоря Спасского в его часовне. Администрирование, товарищи! И планирование. А с администрированием и планированием у нас… пока неважно. Пора гасить эмоции и заняться делом сообща. Нуивот. Я сказал правду. Далее?
Мьюком молчал.
– Шкаб сказал правду, - произнёс из угла доселе молчавший Карен Ёлковский.
– Как серьёз в серьёзе я принимаю сказанное.
– Товарищ капитан?
– спросил Шкаб. Ёлковский его удивил.
– Ты сказал правду, - признал Мьюком.
– Моя репутация не страдает, да и страдала бы - невелика важность. Я озабочен. Но не растерян, Шкаб. Ты ошибаешься. У меня есть предложения по спасению экспедиции. Я готов их представить на обсуждение. ОК, все согласны?
– Никто не возразил.
– Шкаб, веди клуб.
– ОК. По представлению капитана звездолёта начинаю клубный совет, - сказал Шкаб.
– Присутствующие, самоидентифицируйтесь.
– Евгений Иянго, серьёз, принятый давно.
– Лен-Макаб, здесь.
– Фахта, принятый недавно, но не без оснований.
– Ёлковский, старый серьёз.
– Туман Мьюком, старый серьёз, две Дистанции.
Дёготь просто поднял руку.
– Шкаб Ошевэ, две Дистанции серьёз. Я предлагаю собранию позвать Френча и позвать ещё Кислятину.
– Господи, Кислятина-то тебе зачем?
– изумился Лен-Макаб.
– Для кворума, - сказали Шкаб и Ёлковский вместе, переглянулись и фыркнули.
– Предложение?
– спросил Шкаб затем.
– Принимается, - сказал Мьюком. Набрал голосом номер.
– Первый - к Мучасю. Подойди в клуб, Френч, даю тебе брейк. Вахту оставь Андрееву. А где Андреев? Тогда Грановскому. Андреев пусть поспешит. Первый - к Хладобойникову. Алло, Миша? Друг мой, брось там свою канализацию, прилети-ка ты в клуб. Знаешь, где у нас здесь клуб?
Мучась даже не переспросил капитана, зачем он, Мучась, понадобился, а Хладобойников, замечательный техник, но прозванный Кислятиной, по обыкновению своему потребовал объяснений. Общение с Кислятиной требовало громкой связи. Мьюком включил её.