Я хочу летать
Шрифт:
— Ладно, ладно. Я сделаю это, — примирительно соглашается Гарри, и Северус сразу успокаивается. Гарри делает очередной тяжёлый вздох. — Как?
— Я же сказал: от колена и выше. До крови, но не очень глубоко.
Гарри поджимает губы и неуверенно подносит нож к ноге Снейпа. Ему вовсе не хочется резать Северуса, но где-то в глубине души он прекрасно понимает, как важно сейчас тому проверить, насколько вернулась чувствительность, пусть даже таким варварским способом. Он ещё раз вздыхает и прижимает лезвие к бледной коже.
— Ну? — торопит Снейп.
Гарри
— Ничего? — спрашивает Гарри, хотя по напряжённому лицу Снейпа и так всё понятно. Северус качает головой.
Гарри осторожно начинает двигать ножом вверх, удлиняя рану, но лицо Снейпа остаётся каменным. И только когда лезвие доходит до самого нижнего шрама, Северус вздрагивает, и Гарри тут же убирает нож. Он наблюдает, как Северус молча разглядывает свою ногу и задумчиво водит указательным пальцем по небольшому участку кожи.
— Два дюйма, — навскидку определяет Гарри.
Северус молча кивает, и его руки начинают дрожать, а дыхание учащается. Гарри перехватывает напряжённое запястье и переплетает свои пальцы с подрагивающими пальцами Снейпа. А другой рукой сам дотрагивается до заветного участка кожи.
— Чувствуешь?
Северус качает головой, и на его лице появляется измученное выражение.
— А так? — Гарри слегка натягивает кожу, чтобы ущипнуть.
Северус склоняет голову, словно прислушиваясь к ощущениям тела, и хмурится. Гарри повторяет манёвр, только щиплет уже сильнее. Северус шумно выдыхает и блаженно прикрывает глаза. Гарри улыбается.
— Просто под коленом кожа нежнее. Наверное, поэтому чувствительность там возвращается быстрее.
— Не надо… — шепчет Снейп, и Гарри хмурится. — Не надо так говорить.
— Говорить как?
— Что она возвращается. Это может… Может быть временно, понимаешь? Возможно, завтра или уже через несколько часов всё… Всё закончится.
Северус говорит с трудом, будто поперхнувшись. И Гарри, как ни странно, понимает его чувства. Он молча кивает, берёт палочку и залечивает сделанный им порез. А потом возвращает нож на место.
Только теперь он замечает, что всё это время проходил перед Северусом абсолютно голым, и сейчас нагота начинает его смущать. Поэтому он натягивает джинсы, не заботясь о нижнем белье, и направляется к двери.
— Куда ты? — быстро спрашивает Северус, и Гарри безошибочно улавливает в его голосе беспокойство.
— В ванную. Приведу себя в порядок и вернусь. А потом завтрак подогрею. Он всё равно уже остыл, — отвечает Гарри и добавляет, прежде чем покинуть комнату: — Видишь, она действует. Я же говорил.
Замерший на краю
Я едва успеваю выскочить из комнаты и закрыть за собой дверь, как по щекам начинают течь слёзы. Эти слёзы — моя радость, моя боль и моё облегчение. Я захожу в ванную, включаю воду и долго вглядываюсь в своё отражение. Мне сложно сейчас разобраться в том, что я чувствую. Эмоции хлещут через край,
Мазь всё-таки помогла. И это с учётом того, что Северус пользовался ей только один раз несколько дней назад. Значит, если я продолжу её втирать, вскоре он встанет на ноги. Я даже не могу себе описать, какое сильное облегчение испытываю от этого. Мне не пришлось ему врать, не пришлось разочаровывать. Мазь, за которую я отдал целое состояние, всё-таки поможет Снейпу. Значит, я не солгал. И надежда, которую я ему подарил, не обманчива. Я улыбаюсь своему отражению, и оно отвечает мне тем же.
Но моя радость быстро исчезает, когда её сменяет боль от увиденного. Это напряжение, этот детский восторг в глазах Северуса, когда он увидел окровавленную сломанную крышку, это безумное облегчение, когда я причинял ему боль… Я думал, что буду счастлив, когда узнаю, что к нему начала возвращаться чувствительность, но сейчас я испытываю тупую давящую боль. Я не думал, что будет так тяжело делить радость с инвалидом, который начинает выздоравливать. И я не могу понять, почему именно.
Я делаю воду холоднее и умываю лицо. Брызги летят во все стороны — так отчаянно я втираю влагу в кожу. И лишь когда я тянусь за ближайшим полотенцем, меня словно озаряет. Я понимаю, почему так испугался.
Каждое утро миллионы людей по всему миру встают, завтракают и идут на работу, потом возвращаются, ужинают, ложатся спать. Они гуляют, проводят время с друзьями. Они могут бегать, болтать ногами в воде, ходить по берегу моря, ощущая под ступнями мягкий песок и прохладу набегающих волн, могут забраться с ногами на диван, чтобы посмотреть любимый фильм, могут сесть по-турецки на уютный ковёр. И это для них естественно. Всего лишь возможность ходить, о которой они даже не задумываются. Но Северус лишён этой простейшей способности передвигаться. Для него в ней нет ничего естественного. Учитывая то, что он с собой сделал, когда узнал о диагнозе, ходить и жить — равнозначные для него слова, практически одинаковые. И сейчас он, наверняка, ощущает намного больше, чем просто возвращающуюся чувствительность. Возможно, он ощущает… жизнь.
Мечтающий летать
После ухода Гарри я продолжаю сидеть и бессмысленно рассматривать свои ноги. Пока я ещё не до конца осознаю, что случилось, и от нового странного чувства мне делается не по себе. Наверное, я должен испытывать радость, но вместо неё меня охватывает липкий страх того, что всё это может закончиться так же внезапно, как и началось.
Гарри правильно сделал, что оставил меня одного. Так я могу вдоволь пощипать и поцарапать кожу на ногах, чтобы убедиться, что чувствительность пока и не думает пропадать. При нём я бы не решился, потому что мне не хочется пугать его ещё сильнее. Другой вопрос в том, что новые ощущения пугают меня самого. Я пытаюсь осознать, что в моей жизни десять минут назад начали происходить какие-то серьёзные перемены. Но мне словно не хочется, чтобы что-то менялось. Я боюсь любых перемен. Поэтому, вместо того чтобы расслабиться и радоваться тому, что произошло, я пускаюсь в занудный самоанализ, который, разумеется, не приносит никакого результата.