Я и мои (бывшие) подруги
Шрифт:
После этого протуберанца подсознания я написала Ире о том, что люблю ее и очень сожалею, что мы позволили жизни развести нас.
Она ответила. Написала своим корявым, таким знакомым и совсем не изменившимся с пятого класса почерком. Сообщила, что ждет ребенка. Но от кого, сказать не может. Если бы могла, то я была бы первой, кому она это сказала бы. Потом мы созванивались пару раз. А потом настало время нам свидеться после долгой-долгой разлуки.
Может быть — всему свое время? Есть время разлуки время свиданий, встреч… Так хочется в это верить.
Два года назад, в мой последний приезд на родину, она оказалась на море с детьми в
Я тогда не знала, есть ли в ней осколочки, очистки, лузга Наташи Ростовой — такие, которые я выкапываю и извлекаю на свет божий и в себе, редко, все реже, не будучи уверенной, что это вообще надо. Я сейчас припомнила, когда в последний раз «видела» Иру времен нашей ивушки, нашего острова, трудового лагеря и защиты теоремы у доски с оттопыренной попой: на их трехэтажной деревянной даче лет пятнадцать назад. Нам удалось оставить мужа с гостями и накрытым столом внизу в столовой. Дети в резиновых сапогах разбрелись месить грязь по дачному поселку. Мы наконец на минутку остались одни. Сидели на втором этаже в комнатке, пахнущей свежей древесиной.
Ира рассказывала, как у нее на руках умерла ее бабушка, которая ее практически вырастила и которую Ира взяла к себе доживать век. Она рассказывала и заливалась слезами, как и я тогда, да и сейчас, когда пишу это.
Значит, мы еще живы. Жизнь не превратила нас в высушенных деревянных истуканов. Нас — нет!
Одно время, пару лет назад, тема собственного заматерения очень беспокоила меня. Помню, мы даже обсуждали ее с Рузанной, речь о которой впереди. Меня волновало, что, борясь с жизненными ударами, мы настолько покрылись броней, что она постепенно превратилась в нашу кожу, а наши живые чувства окаменели под ней.
Мужество превратилось в невозмутимость и эмоциональную закостенелость, чистота и восторженность в равнодушие и цинизм. Сейчас я больше так не думаю. Я знаю, что индивидуальная Наташа Ростова жива и во мне, и в Ире, и во всех моих подругах. И чтобы добраться до нее, совершенно не надо вести археологические раскопки, снимая с души слой за слоем остатки разочарований, неудач, обид, потерь, несбывшегося.
Ничего никуда не исчезает. Наша бессмертная душа все сохраняет в себе, а если она временами черствеет, можно размягчить ее слезами. Слезы — хорошая помощь, данная нам матерью-природой. Они облегчают душу. Об этом знали уже древние. Они вообще обо всем все знали. А современные установили, что со слезами выходит гормон несчастья, названия которого я не помню, что не удивительно при моей ужасной памяти.
Моя дочь ушла в школу вождения и оставила меня с ребенком, которого надо было покормить, помыть и уложить спать. Последний пункт несколько растянулся и вылился в
Факты же говорят о следующем: русские войска не только отошли с поля боя, но и сдали столицу империи, да еще сами ее и подожгли. Так чьей победой закончилась Бородинская битва?
Вот и я провела такое Бородино с десятимесячным младенцем. Я пошла на компромисс, оказавшийся военной хитростью и принесший мне нежданный успех. Я ее все же вытащила из кроватки. Она вмиг забыла о слезах. Бодро поиграла пять минут перед телевизором, с улыбкой вырвала мне клок волос. Потом я молча, без «усталых игрушек» положила ее снова, и она моментально уснула, стоя раком поперек кроватки.
Командует тот, кого мы любим. Хуже было бы, если бы командовал тот, которого мы не любим. Нашу крошку со звучным окололитературным именем Эвелина никто этим именем не называет. Муся — это от меня, Зая — это от мамы.
Это имена-присказки. Есть в употреблении и более экзотические обращения. Например, Тоскана. Это красивая область а Италии, но имя не от нее, я от глагола «таскать».
На руках. Или Тирана. Но это тоже не албанская столица.
Это от слова «тиран», потому что она нас частенько тиранит.
Эти имена пока что подходят нашей малышке куда больше, чем Эвелина, как звали возлюбленную Бальзака. Оговорюсь сразу. Ни к страстным поклонникам Бальзака, ни к воинствующим славянофилам мы не относимся. Просто имя красивое, по чистой случайности польское, к которой мы вполне спокойно дышим. А имя прекрасное — и Ева и Лина в одном.
Но тиран уложен и спит, и я смогла вернуться к главе. Ее заключение, сама того не подозревая, продиктовала мне по телефону сама Ира. Вот оно: я счастлива, уравновешена, живу, как считаю нужным. Стала очень ценить время. Меня бесит чужая неорганизованность, ворующая мое драгоценное время. Ведь жизнь это то, что успел, а не то, что хотел. Хочу много успеть.
Ира, Бог в помощь!
И слава ему, что мы снова нашли друг друга, не поддались рутине, равнодушию, лени. Сделали встречное усилие. Потянулись друг к дружке руками и коснулись пальцами, как на фреске Микеланджело «Сотворение Адама». Замкнули цепь. И побежал ток-энергия по нашей цепочке, ток жизни, дружбы и любви. Сделали маленькое усилие, совсем маленькое, и все случилось и продолжилось.
И вернулась наша ивушка. Это — счастье. Не разрывай цепочку, держи пальчик, мы еще нужны друг другу.
Я тебя люблю.
Глава 3
Обещанная глава о скромной девушке Ане
В некотором царстве, южном государстве жили-были две девушки, заколдованные царевны-лебеди. Одна из них — маленькая черная лебедь. Другая — большая и русая.
И было это очень давно, когда Брежнев не просто жил, но разговаривал довольно внятно, и был мало-мальски крепким дядькой. Вот как давно это было! Кто еще помнит сказочное застойное время? Я! Потому что это самое прекрасное время моей молодости: студенческие годы, первая-вторая-третья любовь, подружки — не разлей вода, первые тайны и открытия взрослой жизни. Черный лебедь Аня приплыла в мою жизнь подобно идеальному рыцарю Ланселоту. Он стал лучшим и самым важным среди рыцарей моего круглого стола. Аня стала моей лучшей подругой.