Я иду искать. История вторая
Шрифт:
Хангары начали подниматься с непонятными лицами. Олег успел только понять это напряжение каким-то чутьем... и увернулся от брошенного кружки!
— Не стреляй! — крикнул Йерикка. — Овцы бросились на волков! — он перевернул стол, и сабля одного из хангаров с хрустом завязла, в столешнице. — А ну — стой, мужики! — Йерикка швырнул в двоих, бросившихся следом, скамью, перескочил через них... — А у нас так! — удар ногой в челюсть отправил еще одного под иконы. — Когда друг гуляет... — Йерикка, перехватил ладонями лезвие сабли, завалил хангара, — ...ему не мешай! Держи этого, Вольг, наружу!
В Олега полетел оглушённый хангар. Схватив его за ворот и ткнув револьвер в ухо, Олег крикнул:
— Их четверо! Справишься?!
— Наружу! — заорал Йерикка...
...Олег
— Самогона до фига разлили, — сказал он. Олег задумчиво оглядел друга с головы до ног и сообщил:
— А я теперь знаю, на чем держатся все восточные единоборства. На том, что там нет тебя — и маленькие вертлявые люди наивно думают, что умеют драться...
...Ничего съедобного в сожженной веси не осталось. У хангаров были, конечно, запасы, но они погибли в пламени самогонного пожара. Впрочем, чувство голода стало если и не родным, то вполне терпимым, и ребята устроились в одном из домов.
— Думаешь, придет? — спросил Олег. Йерикка, сидевший за столом, нервно зевнул, передернул плечами и сказал:
— Или пришлёт вельбот. Так и так мы услышим.
— Не пойму все-таки, как ты хочешь его уговорить отдать Гоймира.
— Не знаю, — честно ответил Йерикка. — Смотри! Снег...
...За окном в самом деле медленными, плавными, большими хлопьями падал на раскисшую землю чистый, белый снег. Он таял, едва соприкоснувшись с грязью, и земля оставалась черной и вздыбленной... но в воздухе тихо кружились тысячи невесомых белых снежинок, и при виде их весь мокрый черно-серо-зеленый мир войны казался чище и спокойнее...
...— Снег лапами мокрыми по щекам нашлепывал. Мчался по ветру, стоял у фонарей. Серый и желтый, насквозь промокший, Он в сумерках земли достичь хотел бы поскорей. Всю ночь ветер северный бросал снег по городу — Где-то вдоль улицы, а где-то поперек. Сугробов охапками засыпав окраины, И лишь к рассвету позднему устал, изнемог. День настал белый и тихий, безветренный. Топорщатся голые деревья и кусты. На каждой травиночке, на веточке тоненькой Нагрузли подмерзшие снежные пласты. Вокруг все наполнилось пушистыми хрустами. С морозными скрипами качались провода. В хрустящей снежной тишине, в скрипучем безмолвии Порой так и кажется, что это — навсегда. Снежинками, хлопьями и мелкою крупкою Весь день небо щедрое нас осыпало вновь. ГлазаБудто бы возникшей из сказочных снов... — Йерикка промолчал и задумчиво добавил: — Так наступила зима... Мама очень любила читать это стихотворение, когда падал первый снег. Никто бы не подумал, что отец купил ее в агентстве... она столько знала и умела... Хай, матта прияс, ку твас арбас йесхатти ту ана васантас?! Йени хима хвалати, вартати ко вартанам — ку спэта васантас?! Ку твас арэма, ку твас аоста? На... на...
— Что это? — спросил Олег, вслушивавшийся в напевные слова. Йерикка закрыл глаза ладонью и глухо ответил:
— Я спрашиваю: мама, где твой мальчик будет искать тебя? Снег вокруг, снег пляшет в воздухе, далеко ушла весна, и ты вместе с ней, твои руки, твое лицо — их нет, нет... Вот так в общих чертах.
Больше Олег не опрашивал. Он сидел и чувствовал, как мокнут глаза, и почему-то совсем не было стыдно, хотя Йерикка отнял руку от лица — его глаза тоже были мокрыми. «Мама, я вернусь, — отчаянно подумал Олег, — вернусь, я вернусь, ты только дождись меня?»
...Мальчики сидели у окна и молча смотрели, как падает снег. Они ждали вельбот... или человека.
Они ждали конца — и то, каким он будет, зависело от такой непрочной вещи, как человеческая честь.
В пятнадцати верстах к северу, в палаточном городке. Чубатов тоже смотрел на этот снег, шедший над его лагерем.
Ему было скверно. Час назад в гости к нему явился офицер-психолог бригады, принёс с собой две бутылки самогонки — и остался «посидеть». Чубатов выпил не больше стакана — за компанию. Но психолога это не смутило. Остальное он выжрал сам — и не упал, не уснул, скотина (хотя Чубатов очень надеялся, что этот крысеныш, выпускник особо патронированной данванами школы, свалится под стол и задрыхнет.) Но тот упрямо сидел, нес какую-то несусветную хрень, звонил во все лапти и по временам начинал мерзко икать. Чубатов видел, что психологу страшно. Прошлого психолога фоорда горных стрелков N19, чье место занял крысёныш, шлёпнули два дня назад прямо возле палатки, надрезным охотничьим жаканом в затылок. Пуля прилетела со склона холма недалеко от лагеря — посланные туда стрелки обнаружили после долгих поисков обстоятельно оборудованную и идеально замаскированную лежку. Психолог «отличился» при сожжении Каменного Увала, и Чубатов готов был поклясться — пуля прилетела «оттуда».
Но Авдотьев был хотя бы смелым человеком — не откажешь. И отличным стрелком. Нынешний же... Чубатов поморщился. Дело не в молодости. Обоим адъютантам Чубатова было по 18, но один из них вынес контуженного офицера на себе из того страшного ущелья, а второй, трижды раненый пулями горцев, все-таки поднял месяц назад людей в атаку, заставив партизан отступать в лес... Психолог был трус. Он даже тщательно маскировал офицерские наплечники тщательно разложенным по плечам капюшоном. Можешь не стараться, яростно подумал Чубатов, стоя у затянутого пленкой-светофильтром окошка, такое говнище, как ты, ни одна пуля не возьмет. Убивают как раз тех, кто чего-либо стоит. На тебя враг не потратится... но, кажется, потрачусь я, если ты не заткнёшься!!!
— ...крах их дикарского мира! И я счастлив, что участвую в этих эпохальных боях, которые решают судьбу последнего не приобщенного к великой цивилизация уголка нашего славянского мира!
«Ты участвуешь, — подумал Чубатов уже с насмешкой, — как же! В эпохальных боях, — офицеру стало гадко. — В эпохальных! Двести тысяч против двадцати с небольшим — горских охотников и лесовиков-землеробов! Эпохальные бои! Скажи кому понимающему — уссутся со смеху! Эпохальные...»
— ...недостаточное влияние моральной подготовки. Идея! Солдаты должны воевать за идею! Только идею можно противопоставить врагу, живущему по законам каменного века. После нашей победы мы уничтожим эту заразу, не останавливаясь перед жестокостью, перед кровью...