Я иду к тебе

Озерова Елена

Последний этап был успешно преодолен. Андрес и Ника наконец оказались в квартире. На Нику повеяло знакомым запахом старинных вещей, «запахом истории», как называл это Старцев. Он всерьез считал, что картины, мебель, даже древние геммы и монеты сохранили в себе тепло и дыхание тех, кто их когда-то создал, и тех, через чьи руки они прошли за свою долгую жизнь. И это тепло и дыхание потихоньку отдают тому, кто сейчас ими владеет. Поэтому Павел Феликсович особенно любил античные камеи — самые древние миниатюры, созданные

людьми. Некоторые из его камей датировались первым веком до новой эры, а одна — портрет царицы из династии Птолемеев — относилась к третьему веку. Тоже до новой эры, разумеется.

Ника провела Андреса в гостиную.

— Подожди меня тут, я соберу в спальне необходимые вещи.

И она удалилась, небрежно бросив связку с ключами на круглый стол орехового дерева.

В спальне Ника выдвинула нижний ящик старинного комода и опустилась перед ним на колени, словно что-то искала. Интересно, долго это — снимать с ключей слепки? Пара минут, наверное, не больше.

Она сделала все именно так, как они с Виктором условились. Сначала продемонстрировала Андресу секреты старцевских запоров, а потом оставила его с ключами наедине. Виктор настаивал, чтобы Андрес остался именно в гостиной, — пожалуйста, нет ничего проще! В гостиной так в гостиной.

Наверное, слепки с ключей действительно можно было снять довольно быстро. Через пару минут Андрес окликнул ее:

— Дорогая, ты скоро?

«Ага, — сообразила Ника, — дело сделано».

— Сейчас иду! — крикнула она. — Не могу найти одну вещь.

— Что такое? — Андрес вошел в спальню. — Тебе помочь?

— Куда-то запропастились льняные салфетки. Он просил привезти ему пару штук, чтобы накрыть тумбочку.

Ника продолжала копаться в комоде, а Андрес тем временем осматривал комнату. Он остановился перед большими напольными часами, стоявшими в углу.

— Какая красота!

Ника обернулась:

— Вторая половина девятнадцатого века. Германия.

— И они исправны? — Андрес осторожно открыл дверцу и потрогал большой круглый маятник.

— Угу.

— Тогда почему они не идут?

Ника наконец задвинула ящик и выпрямилась. В руке она сжимала ненужные салфетки.

— Идут. Только мы их не заводим.

— Почему? — изумился Андрес.

— Очень громко бьют. Каждые четверть часа, представляешь?

Ника сама себе удивлялась, как легко и непринужденно она разговаривает. Словно ничего не произошло, она с женихом приехала собрать вещи дяди, попавшего в больницу… Словно Андрес — не вор и обманщик, не хитрый негодяй, а тот, за кого Ника его принимала несколько дней назад.

— Что ты нахмурилась? — Андрес подошел к ней и тронул за плечо. — Беспокоишься о дяде Павле?

«Какой он ему дядя», — возмущенно подумала Ника, но возмущения постаралась не проявить. Наоборот, она согнала с лица озабоченное выражение и даже слегка улыбнулась.

—

Чуть-чуть. Хотя в общем-то беспокоиться пока не о чем. В крайнем случае, ты не против, чтобы он жил с нами? Или мы с ним?

— Конечно, нет, любовь моя. А что сказал врач?

— Пока ничего. Он примет меня только сегодня, в четыре. Тогда и определимся, что делать дальше. Ты поедешь со мной в больницу или у тебя есть вечером дела?

— Конечно, поеду, — серьезно сказал Андрес. — Все мои дела подождут. Если позволишь, я и к врачу с тобой схожу.

«Надо же, какой заботливый!» Ника опять подавила свои чувства и улыбнулась:

— Мне будет только приятно.

— А дальше?

Света и Ника вдвоем сидели на кухне и пили чай. Ника только что приехала, продрогшая и усталая, — на улице разыгралась настоящая осенняя буря с ветром и дождем. Она грела руки о горячую чашку и рассказывала, что произошло сегодня днем.

— Дальше все шло как задумано. Мы вернулись в больницу, я отдала дяде Павлу сверток с вещами, поговорили о том о сем… А в четыре пошли беседовать с врачом.

— Андрес с тобой пошел?

— Конечно. — Ника вздохнула. — Он очень искренне изображал встревоженного жениха. Так искренне, даже странно…

— Ну и что сказал врач?

Ника чуть оживилась:

— Вообще-то это было смешно, если смотреть со стороны и знать подоплеку. Мы сидели втроем с озабоченными лицами и все трое врали напропалую. Я давно знаю Евгения Марковича, он за дядей Павлом наблюдает лет пятнадцать, уже даже не лечащий врач, а старый друг. И меня он давным-давно знает. А тут напустил важность, сделал вид, что видит меня второй раз в жизни, и стал выговаривать, что я плохая родственница, если позволяю старику в таком состоянии жить одному.

— В каком состоянии?

— В предынфарктном.

— А что, — вдруг испугалась Света, — у твоего дяди действительно больное сердце?

— Бывает, пошаливает, — сказала Ника. — Ему же уже около семидесяти. Но до таких ужасов еще далеко! Просто Виктор и Евгений Маркович решили остановиться на этом диагнозе, как на самом правдоподобном.

Света покачала головой:

— Честно говоря, мне это не нравится. Не буди лихо, пока оно тихо. Договорятся до того, что у Старцева действительно что-нибудь заболит.

— Не думаю, — сказала Ника. — Вот если бы его обокрали, то у него не предынфарктное состояние, а сразу бы инфаркт был. Коллекция — самое дорогое, что у него есть в жизни.

— А ты?

— И я. Мы с ней на равных. Но меня красть никто не собирается.

Света возмутилась:

— Сплюнь! Как можно так говорить!

— Я не суеверная, — успокоила ее Ника. — Ну вот, нам велено было либо дядю Павла забрать к себе, либо переехать к нему. А из больницы его должны выписать через два дня.