Я – инквизитор
Шрифт:
— Все правильно, — сказал отец Серафим, но с видом укусившего лимон. — Масштаб крутой взял, вот что плохо. Слыхал, хозяин «Прима-груз» тебе крупное вспомоществование пообещал?
— Верно, — подтвердил Игорь Саввич. — Только не мне — общине. Обещал две палаты для детей-сердечников оборудовать. И весь младший персонал на содержание взять сроком на год.
— Это какая же сумма?
— Не мое дело! — отрезал Потмаков. — И не твое!
— Есть мнение, — глядя в сторону, произнес отец Серафим, — что деньги
— А я, значит, уже не Церковь? — едко осведомился отец Егорий.
— Ну, в определенном смысле, — разглядывая толстенькие пальцы, — не совсем. Ты миру себя являешь не как священнослужитель. По форме, — быстро уточнил отец Серафим, опасаясь, что собеседник его вспылит. — Я понимаю, что тебе разрешено не носить монашескую одежду…
— Нет, постой! — перебил отец Егорий. — Не разрешено мне, а указано! Указано! Тобой! А мне ряса не жмет! Ты с больного на здорового не вали! Разрешено! Ныне ж, сегодня ж к вечерне облачусь и так же впредь ходить буду. Как по сану положено!
— Ну вот, ты уже и обиделся! — сказал отец Серафим. — Я всего лишь сказал: есть мнение. Я же не сказал — прекрати! И, более того, объяснили там, наверху, — он сделал неопределенный жест, — что деятельность твоя необходима. В целях главной твоей миссии. Вот только результаты твоей работы внешней зримы и внушительны, а главной до вчерашнего дня и вовсе не было.
— Есть мнение, — язвительно произнес отец Егорий, — что православие намного древнее христианства. И мнение сие высказано публично.
— Должен тебе сказать, — возразил отец Серафим, обрадованный, что собеседник его успокаивается, — что мнение сие, хоть и заведомо ложное, может и пользу принести. Может, для русского человека православие и впрямь подревней и поважней христианства будет. В определенном смысле.
— Это кто же так решил? — поинтересовался отец Егорий. И не дав собеседнику ответить: — А то, может, давай сразу и молитвы переиначим? Что ж это мы по дурости к Христу взываем? Ниспошли нам благодать, батюшка Серафим, во имя владык и святых спонсоров!
— Кощунствуешь!
— Я?! Я кощунствую?
— Все, — спокойно, поднимая руки, произнес отец Серафим. — Не подобает нам с тобой склочничать, как торговкам на рынке. Грех это.
— Да, — опомнившись, согласился отец Егорий. — Не подобает. Прости, Господи! Прости и ты, брат! А я милостыню творил и творить буду! Может, зачтет мне Бог, когда за тайные дела ответ держать стану!
— Не злые же дела! — возразил отец Серафим. — Для Бога и они!
— Силой на силу — не по-христиански это! — сказал Игорь Саввич. — По-христиански же — милосердием гнев человеческий умерять!
— Милосердие да непротивление для сильного хорошо! — возразил отец Серафим. — У слабого же непротивление трусостью называется! Вот наберем силу, тогда
— Да не с этим же я согласен! Двойной грех: свой недуг на иного, менее крепкого, перекладывать! Вот что я думаю!
— Думай что хочешь, — сказал отец Серафим. — Только от дела не отступись!
— Не отступлюсь!
«Нет больше любви, если кто душу положи за други своя!» — напомнил себе отец Егорий. А вслух сказал:
— Адрес-то дай ведьмин. Домой поеду. Пятый час уже.
Глава двенадцатая
До Всеволожска ехали больше часа. Минут сорок пять — по городу, в машинной толкотне, в бесконечных объездах и переездах. Когда же выехали на Дорогу жизни, Петя дал волю мотору, и неказистая на вид «Волга», взревев, принялась пожирать километры не хуже «мерседеса». К сожалению, ни шины «Пирелли», ни могучий движок, ни дисковые тормоза не заменят настоящей фирменной подвески. На гладкой (для России), только что заасфальтированной дороге пассажиров мотало, как пьяного в грузовике. К счастью, километров этих до Всеволожска было всего ничего.
Притормозив у перекрестка, Петя развернул карту, показал отцу Егорию:
— Ваша вот эта, средняя девятиэтажка. Подвезти или пешком пройдетесь, как обычно?
— Пешочком, — сказал отец Егорий. — А то эдак и ходить скоро разучимся.
Петя улыбнулся, Ласковин — нет. Он предпочел бы проехать до нужного подъезда, а не брести по обледеневшим колдобинам под холоднющим ветром.
— Я вас там подожду, — сказал Сарычев, указывая вперед. — У забегаловки. А то, может, к дому подъехать? — И подмигнул Андрею.
Ласковин с Петром неплохо сошлись. Настолько неплохо, что Сарычев предложил походить с ним в закрытый для простых смертных тир и, обнаружив, что стреляет Андрей, как старушка пукает, взялся за его обучение. Взамен Ласковин показал Пете парочку простых, но эффективных айкидошных захватов-бросков и починил японскую магнитолу. Оба «телохранителя» отца Егория прониклись друг к другу уважением. Хотя при первой встрече взаимной симпатии не испытали.
— Не надо, — отказался отец Егорий. — Жди, где сказал.
Андрей и его духовный наставник выбрались наружу. Ветер, обрадовавшись, тут же выпалил в них зарядом колючего снега.
Скользя по обледеневшей глине, отец Егорий и Ласковин спустились вниз, к гаражам, обогнули их, преодолели настоящую заградительную полосу из строительного мусора, вставшей дыбом грязи и пересекающихся канав с гладкими, как стекло, склонами. Наконец им удалось «прорваться» на более-менее сносную дорожку. Хрустя замерзшими лужами, Ласковин и Игорь Саввич припустили к трем стоящим одна рядом с другой девятиэтажкам.