Помню все! Замусорил мозги.Сам не разберусь, как памятьтак успел засыпать и захламить.Вижу положительное, вижу:рост людей, домов, цветов.Все хорошее видеть я готов.Помню отрицательное, помнюи совсем не с тем, чтоб очернить.Упускать не надо эту нить.Эта нить в такую ткань спрядется,что не только мне, а всемстанет отвратительно совсем,очень отрицательно придется.Надо помнить и — не забывать,узелки завязывать для памяти,гвоздики на память — забивать.Или вот что предложить хочу:всем бы принести по кирпичу,домик поместительный
построитьи музей в том домике — устроить.Общих неприятностей музей.
«Цель оправдывала средства…»
Цель оправдывала средстваи — устала.Обсудила дело трезво,перестала.Средства, брошенные целью,полны грусти,как под срубленною ельюгрибы — грузди.Средства стонут, пропадают,зной их морит.Цель же, рук не покладает:руки моет.
«Громкий разговор на улице…»
Громкий разговор на улице —это тоже признак некоторой,небольшой свободы.Не весьма великая свободавсе же лучшеграндиозного величья рабства,пирамид его и колоннад.Впрочем, если громкий разговорспрограммирован в муниципалитетевместе с гитаристом на бульвареи цветами перед памятником, —это для туристов.Это — не считается свободой.
Мещане
Скажите, кто такие мещане?За что на них писатели злы?Какое зло на них вымещали?Кому они отпущения, козлы?Мещане, по-моему, это объектистории. Та барабанная шкура,которая гулко, легко и понуродает несложный и краткий ответударам, побоям, приказам, реформам.Мещане — та самая суть,которая крепко стянута формой,так что ни охнуть и ни вздохнуть.Мещане — люди, но без загада,без дальнего плана, без точных надежд.Человечество в эпоху закатаидей, торжества обуж и одежд.Их следует не костерить, а воспитывать.Их следует, словно брезент, пропитыватьсмолою плана, программы, мечты;выращивать в них инстинкт высоты.В конце концов, мещане — люди.С них спрос — людской,людской им суд.А яблочком на золоченом блюдегероев и гениев не поднесут.
«Высоковольтные башни…»
Высоковольтные башни,великие, словно Петр,стоят в грязи по колено,до края бетонных ботфорт.Дожди их зря оплакивают:почетнее нет стези.Они, словно Петр, выволакиваютОтечество из грязи.
Старая техника
Дребезжащая техника! Толстым шпагатомперевязанные винты и болты.Вам, умелым, обученным или богатым,не понять, не усвоить ее красоты.Не понять вам, как радостен свет от движка,как тепло от бензиновой бочки приятно.Дребезжащая техника! как ты легка.Дребезжащее солнышко в солидоле! что твои пятна.Несмотря ни на что, а не благодаря,вопреки всему недружелюбному, техника старая этаподнимается ни свет ни заря.До зари поднимается и до светудребезжащая, скрипящая кое-как,перешедшая грани фантастики,и работает — на сокращенных пайках.Как работает! Что там дюрали и пластики!Дребезжа,и визжа,и скрипя,и хрипя,от душиотдаетчеловекусебя.
«Город похож на бред малокультурного фантаста…»
Город похож на бред малокультурного фантаста:Каменные ватники — лишь бы было тепло,Застекленные дыры — лишь бы было светло,Наглые мусоропроводы — лишь бы было чисто.Все
же тепло, светло, чисто:Не так уж мало.Никто не выбросит ватникОбразца 43-го года.Думают: пригодится.Когда отогреются, отоспятся,Когда привыкнут к тому, что чисто,Когда поймут, как некрасиво,Очень долгоБудут жить в некрасивых,Чистых, теплых, светлых,Каменных ватниках,Похожих на бредМалокультурного фантаста.
За займами
Опять флажки вручают,с работы отпускают,опять они встречаюти руки опускают.Зачем пришли — за займами,за нашими грошами:мы с радостью бы заняли,да в недостатках сами.Идут машины классныес аэродрома Внуковского.Расходы! Напрасные!А вот спроси-ка! Ну-ка с кого!Но если день сентябрьский,погожий, хороший,и даже декабрьский,с легчайшей порошей,особенно апрельскийи ветерок нерезкий,пускай он прилетает —гвинейский, немецкий,в штанах бирманских белых,и в мантии диктатор,и президент — из бедных,и нищий император.Мы выйдем, мы встретим,флажками помашем,сравним с портретом,соседям расскажем!И поскребем в карманах,дадим немного денег,куда же их денешь,габонских, бирманских?
«В тетрадочки уставя лбы…»
В тетрадочки уставя лбы,в который раз, какое поколениеиспытывает успокоениеот прописи: «Мы — не рабы!»
Удар
А я, историк современный,беру сатиры бич ременный,размахиваюсь, бью сплеча,и плача,и себе переча,гляжу на плечи палача,исполосованные плечи.Как спутано добро со злом!Каким тройным морским узломвсе спутанное перевязалось.Но надо бить.А надо бить?И я, превозмогая жалость,ударю!Так тому и быть.
«Надо, чтобы дети или звери…»
Надо, чтобы дети или звери,чтоб солдаты или, скажем, бабык вам питали полное доверьеили полюбили вас хотя бы.Обмануть детей не очень просто,баба тоже не пойдет за подлым,лошадь сбросит на скаку прохвоста,а солдат поймет, где ложь, где подвиг.Ну, а вас, разумных и ученых, —о высокомудрые мужчины, —вас водили за нос, как девчонок,как детей, вас за руку влачили.Нечего ходить с улыбкой гордоймногократно купленным за орден.Что там толковать про смысл, про разум,многократно проданный за фразу.Я бывал в различных обстоятельствах,но видна бессмертная душалишь в освобожденной от предательства,в слабенькой улыбке малыша.
Герой
Отвоевался, отшутился,отпраздновал, отговорил.В короткий некролог вместилсявесь список дел, что он творил.Любил рубашки голубые,застольный треп и славы дым,и женщины почти любыенапропалую шли за ним.Напропалую, наудачу,навылет жил, орлом и львом,но ставил равные задачисебе — с Толстым, при этом — с Львом.Был солнцем маленькой планеты,где все не пашут и не жнут,где все — прозаики, поэтыи критики — бумагу мнут.Хитро, толково, мудро правил,судил, рядил, карал, марали в чем-то Сталину был равен,хмельного флота адмирал,хмельного войска полководец,в колхозе пьяном — бригадир.И клял и чтил его народец,которым он руководил.Но право живота и смертивыходит боком нам порой.Теперь попробуйте измерьте,герой ли этот мой герой?