Я Колбасника убил

Никольская Анна

– Трус ты, – сказал Котька. – Если боишься, я один пойду.

В общем, я пошёл с ним всё-таки. И угля мы той ночью набрали целый мешок. Это оказалось легко – воровать у государства уголь. Я стоял на васаре [12] , а Котька подбирал его с путей. И никто нас даже не заметил, там всего один сторож был, и он спал. Никакого милицейского патруля мы не видели.

Домой мы возвращались счастливые. Мечтали, как теперь заживём, да как обрадуем маму с бабушкой и Гальгой.

12

Васар –

слово почти не употребляется. Значение – наблюдать, сторожить, подстраховывать кого-то, кто делает что-то нехорошее.

Только они не обрадовались, наоборот. Гальга долго кричала на нас, говорила, что нас могли убить, застрелить из табельного оружия. А мама плакала. А бабушка лежала и улыбалась в потолок, как будто там нарисовано что-то красивое.

Гальга заставила нас поклясться именем отца, что мы никогда больше не пойдём на пути. Я поклялся. И Котька тоже поклялся. Только он пальцы в это время скрестил за спиной, я видел.

А шаровары мне всё-таки потом купили. И кирзухи со скрипом, почти новые, почти моего размера.

Глава 4

Таракан

Птичка на хвосте

Про Таракана я узнал от Котьки. Он сказал:

– Держись от него подальше, усёк?

Я не понял. Какой такой таракан?

– Уголовник, вор-рецидивист. Он в прошлом месяце освободился, теперь на Свердлова околачивается.

Ого! Настоящий уголовник? Особенно мне понравилась его кличка. Я сразу представил себе такого щёголя – длинноного дядю с усами. Они у него тоже длинные и непременно седые. Во рту у рецидивиста папироса-гармошка, а сапоги с подковой и до блеска начищены ваксой.

Красота. Романтика.

Надо будет обязательно познакомиться с Тараканом.

– А почему Таракан?

– Форточник потому что. Домушник.

Я не знал, кто такой форточник.

– Он в любую форточку пролезет. Вскарабкается по вертикальной стенке, и плакали ваши чернобурки. Он сейчас новую шайку сколачивает, из малолеток.

– А ты откуда знаешь?

– Птичка на хвосте принесла, – отрезал Котька. – Увижу, что ты с ним якшаешься, убью.

Золотая фикса

Таракан оказался маленьким и жутко худым. У него во рту была золотая фикса [13] , а передних зубов не хватало. Мне это жутко нравилось. Через свои чёрные дырки он звонко сплевывал густую слюну, а ещё вставлял в них папиросы. Выглядело это красиво! Курил я уже несколько месяцев и почти совсем не кашлял. Мы с Эдькой собирали бычки на улице, Котька про это не знал.

Таракану было лет двадцать, половину из которых он провёл в лагерях. А ещё он здорово играл на гитаре. И пел хриплым голосом про роковую любовь и наганы. Меня к нему привёл Коробка. Он сказал:

13

Фикса – золотая коронка на переднем зубе.

– Ты только не дрейфь. Таракан нутром чует,

когда дрейфишь. Понял?

Ну да. Только я всё равно дрейфил.

Дистрофическая конституция

Он сидел на лавке, но не как все обычные люди, а на корточках, поэтому был гораздо выше меня. Хотя я стоял. Сначала я увидел его череп – он отчётливо проступал через коричневую кожу. А потом руки – у него руки были синие, все в наколках. И ещё я сразу заметил тот кинжал. Это был именно кинжал – не нож и не финка, я по рукоятке сразу определил. Она выглядывала из ножен, прикреплённых к толстому ремню, вся была резная и в каких-то камешках.

Таракан поймал мой взгляд.

– Нравится?

Я кивнул. Вообще-то, я хотел ему вслух ответить, но получилось почему-то только кивнуть. А ещё у меня дрожали ноги – я их руками стал придерживать, через карманы.

– Самому нравится, – сказал Таракан. – Старинная вещь, редкая. Мне один авторитет подарил, из бывших царских каторжных.

Я попробовал улыбнуться, чтобы показать ему, как сильно интересуюсь старинными кинжалами. На самом деле, меня интересовало другое: пырнет он меня сейчас или позже. Я вдруг ясно себе представил, что вот прямо через минуту или две он возьмёт меня и пырнёт, и я упаду, и буду умирать в страшных муках. Кричать я, конечно, не стану – что толку кричать, когда ты смертельно ранен? Я буду умирать красиво, от рук рецидивиста, а потом меня похоронят на кладбище и на могиле напишут:

«Здесь покоится Олежек,

храбрый человек,

любящий сын и племянник».

– Подойди, пацан, – вкрадчиво сказал Таракан и вынул кинжал из ножен.

Вот теперь он меня и прикончит. Чик – и нет Олежека.

– Иди, – Коробка ткнул меня кулаком в спину.

Я подошёл к Таракану, колени у меня не гнулись.

– Отец есть?

Я помотал головой.

– На фронте убило?

Я пожал плечами.

– Безотцовщина, значит, – одобрительно кивнул Таракан и сплюнул мне под ноги. – А у меня ни отца, ни мамки, из беспризорников я. Меня советская власть воспитала. Ты с мамкой что ли живёшь?

– С мамой, бабушкой, тётей и братом, – выложил я.

– Погоди ты, не части, – Таракан поморщился. – Жрать хочешь?

Вообще, я хотел. Но на всякий случай опять помотал головой.

– А я хочу. Всё время хочу, круглые сутки. Чего бы сожрать? – Таракан задумчиво огляделся по сторонам. Но ничего более-менее съедобного поблизости не росло – ни груш, ни ранеток. – Может, тебя сожрём? А, Коробка? Сожрём твоего другана?

Коробка захохотал, а я сказал:

– Я пойду. А то меня старший брат уже ищет. До свидания.

И попятился назад.

– Стоять, – сказал Таракан, и я сразу остановился.

– Ладно. Я пошутил. Шутки у меня такие дурацкие. Ну-ка, задери рубаху!

– Зачем? – не понял я.

– Задери, говорю, – угрюмо повторил Таракан и сунул кинжал обратно в ножны.

Тогда я задрал. Таракан придирчиво осмотрел мои торчащие рёбра, ткнул в живот. Потом сказал:

– Ладно, пойдёт. В нашем деле что главное? Дистрофическая конституция!