Я люблю, и мне некогда! Истории из семейного архива
Шрифт:
29 или 30 июня Ася, Ада, Володя, Ирина отправились поездом в Казань. Вот первое письмо от мамы:
Доехали мы хорошо. Встретили и приняли нас очень приветливо и дружелюбно, еще несколько дней уйдет на окончательное устройство Володи и Адочки, и я уеду в Москву, думаю, что удастся достать билет и доехать. Настроение у всех очень хорошее, боевое, я уверена, что к осени будет полная наша победа, а в Европе начнется гражданская война против капиталистов, за социализм.
Мой родной, береги себя, твоя жизнь пригодится стране нашей и нам всем – семье. Помни, что ты мне обещал, мой родной.
Напиши Юре письмо, от меня очень долго пойдет к нему.
Через день после их отъезда в Казань Миша пошел в Отдел народного образования Сталинского района Москвы и подал заявление о зачислении его добровольцем в народное ополчение. 5 июля он получил ответ заведующей РОНО Соколовой:
Михаил Борисович!
Завтра, т. е. 6-го,
Вот его последняя весточка перед отходом поезда к линии фронта:
Дорогие мои!
Все успел: и постригся, и побрился (и – даже – поодеколонился). Купил батон большой, колбасы, сыра.
Пишу в вагоне. До отхода – 10 минут. Заказал постель. Скоро будет, как у Толстого: первая часть пути – мысли о том, что оставляешь, вторая – о том, что впереди.
Не грустите. Щелкайте рубильником, заводите радио, пойте “Мы лошадок…” – только не унывать!
Привет всем, всем.
Крепко-крепко всех вас, дорогие, целую.
А вот из письма Брониславе в Казань через два дня после их телефонного разговора:
Москва, 8/vii – 41 г.
Броня! Очень обрадовался разговору с тобой. Я уже несколько дней военный человек и даже с некоторым чином. Пошел я добровольцем, ибо с военного учета снят. Я член партии, и мне очень радостно и гордо от сознания, что я в рядах коммунистов в эти серьезные и значительные времена. И я сделаю все, что нужно, для нашей родной советской Земли.
А уже 11 июля он посылает срочную телеграмму Асе в Казань:
В этот же день письмо:
Коротко о своих делах. В ночь на 9-е мы отправились в лагеря. Шли около 60 км. Я несколько выдохся. Режим весьма напряженный, и поэтому несколько человек (в том числе и я) начали отставать от остального коллектива – не хватило ни сил необходимых, ни выносливости. В это же время стала функционировать медкомиссия, которая и отчислила меня из дивизии 11-го утром.
На это решение медкомиссии повлияли его состояние после перехода: туберкулез привел к кровохарканию. Через несколько дней он писал:
На днях выяснится возможность моей дальнейшей работы – быть может, и не в Москве, а где-либо в наших восточных областях (Поволжье или даже Казань). Итак, мне не суждено быть военным человеком. Но я постараюсь на гражданской работе принести максимальную пользу своей стране. Возможно, буду работать в каком-либо оборонном институте. Напиши мне подробно о жизни и перспективах с жильем в Казани.
С бритой головой ходить очень приятно. Реализовал книжонок на 200 рублей. Вчера сделал перевод на 200 р. Как только получишь – сообщи. Погода здесь жаркая, без дождей.
Перспективы. Я был в парткоме. Они мне посочувствовали, что так нескладно получилось с военными делами у меня. Говорят, что есть указания Наркомпроса учителей держать при школах и попыткам перехода на другую работу – противодействовать. Из отпуска, однако, тоже возвращать нельзя. Короче говоря, и здесь сказывается расхлябанность нашего ведомства. Но я уверен, что о переходе на другую работу договорюсь (хотя бы через райком партии). До принятия окончательного решения непременно свяжусь с тобой. Буду говорить о работе как физик…
Вообще, Ласинька, мне хочется, чтобы ты обосновалась там серьезно. Ехать сейчас сюда – это очень-очень неразумно. Поэтому я убедительно прошу тебя об этом пока не думать: ведь выехать оттуда легче, чем вновь туда собраться. А ведь ты с Володиком, и в перспективе – Юра. Я с нетерпением жду твоего письма. Вообще пиши как можно чаще и подробно обо всем – о снабжении, жилье, здоровье, возможности работы и т. д.
Я в ближайшую неделю вышлю еще денег – ты одалживай пока у Адочки. Сегодня выясню, что слышно у Юрика, – если будет возможность – непременно проведаю его. Думаю, чтобы он до 1 августа пробыл еще там (а потом в Казань). В общем, я сделаю, что и как надо. Перешлю ему тапочки, майку, кепку и еще некоторую мелочь.
Ася пишет ему:
Вчера говорила с тобой по телефону и после этого всю ночь и сегодня все утро думаю, передумываю все и ничего не могу решить. Я надеялась, что этот разговор внесет какую-нибудь ясность в наши перспективы. Но этого не произошло. Больше всего меня тревожит вопрос о твоем здоровье, что там произошло, почему тебя так быстро освободили?
В отношении будущего у меня есть 2 плана: какой-то из них нужно немедленно тебе принять и претворить в жизнь.
1. Володя остается здесь. В семье Брониславы с ним очень ласковы, он будет в хорошем детском саду, а остальное они обеспечат ему. Юра остается в лагере. Я немедленно еду в Москву. Будем работать, жить вместе, помогать друг другу.
2. Ты забираешь Юру и приезжаешь сюда. Устраиваешься работать,
Я лично сама не знаю, какой из этих планов лучше, некоторые моменты меня останавливают от того, чтобы поселиться в Казани (будем себя чувствовать беженцами, это скажется во всем).
Единственно, что необходимо мне, – это жить вместе, и, по-моему, сейчас нет никаких серьезных причин для того, чтобы этого не сделать…
Если ты не едешь в Казань и не заберешь, значит, с собой Юру, сделай немедленно следующее: собери Юре вещи, зашей их в мешок, надпиши – 7-й отряд и отнеси секретарю комсомола завода. Положи ему туда: 1) фуражку, тапочки, рубашку (лежат вместе на полке в гардеробе), купи ему какие-нибудь простые штанишки, 2 пары чулок, 2 пары носков, какие-нибудь резинки и галоши на 33-й размер ботинок, может, и зимнее пальто туда положить. Коричневые брюки нужно немного починить (попроси Надю или кого-нибудь). Милый, сделай это обязательно и побыстрее. Напиши ему хорошее письмо, узнай о нем все, нужно будет уплатить за него деньги. Я очень жалею, что не взяла его с собой, – так у меня сердце за него болит, сама, дура, уехала, а его бросила.
Юра находится в пионерском лагере. По возрасту его надо было определить в самый младший отряд, но, так как он был уже пионер, его зачислили к более старшим ребятам. Поэтому чувствовал он себя довольно неуютно.
Позже он вспоминал:
На концерте художественной самодеятельности я прочел наизусть пушкинскую сказку “О мертвой царевне и семи богатырях”. Что-то помнил, что-то доучил, но выступил хорошо, хвалили.
Двадцать второго июня всех неожиданно собрали на общую линейку вокруг стоящего в центре флага. Старший пионервожатый сообщил о начале войны. Многие, особенно младшие, не очень понимали, что это такое, но я запомнил слезы в глазах вожатых. Недели через три принялись копать траншеи.
Отец приехал 19 июля. Я не видел родителей, ничего о них не знал больше месяца. Вдвоем бродили по лесу, собирали малину, потом купили в деревне молока. На другой день уехали в Москву.
Ночь первой бомбежки Москвы – 22 июля – они провели в Загорянке, на даче близкого родственника, Наума Перепелицкого. Он был преуспевающим работником торговли, ездил с Микояном в командировку в США, какое-то время был директором Елисеевского гастронома.
Когда по радио объявили, что надо спускаться в бомбоубежище, Наум ушел туда, а Юра с отцом остались на втором этаже дачи, слышали взрывы, следили за лучами прожекторов. Потом они несколько дней жили у Наума на улице Кирова (теперь Мясницкая), а по ночам спускались в убежище – на станцию “Кировская” (сейчас “Чистые пруды”).
Письмо от Аси:
Мой родной, милый, любимый мой Мишунь! Как тоскливо тянутся эти дни, уже прошло 8 дней, как эти сволочи рвутся к Москве, сбрасывают бомбы, и я ничего от тебя не имею. Сегодня получила письмо от 16/vii. Мой родной, пиши мне ежедневно открытки, очень прошу тебя об этом. Какой ненавистью полно мое сердце к этим извергам, я не сомневаюсь в их разгроме, но скорей-скорей бы это произошло.
Мой мальчик! Я думаю, что сейчас самое лучшее для тебя, для всех нас и для всей страны будет, если ты приедешь сюда. Здесь кипит очень важная работа, и ты мог бы принести огромную пользу. Бронислава говорит, что устроит тебя на партийную работу, в таких людях сейчас здесь большая нужда, т. к. все ушли на фронт. И я думаю, если тебя в армию не взяли, то именно на партработе ты сумеешь принести наибольшую пользу нашей стране.
Жизнь здесь дорогая, но жить можно. С жильем можно будет как-нибудь устроиться (вообще-то это очень трудно, т. к. сюда приехало много учреждений и людей). Нужно только сняться с учета, и неплохо будет, если тебя направят сюда (иначе будут затруднения с пропиской).
Он отвечает, что будет заниматься гражданской работой, а пока выполняет отдельные задания райкома. Из отпуска его не отзывают.
А дела наши идут в гору, и какие бы еще удары нам ни предстояли, победа, вне всякого сомнения, будет за нами. И какая победа!
Рассчитывая на скорую победу, он не торопился принимать решение ехать в Казань, считая, что в Москве он сможет больше себя проявить.
От Аси, в минуты тоски и неведения, о чем-то, только им понятном:
Мишунька, мой милый. Ох, и скучно мне без тебя и Юрчика. Как подумаю о вас, так и сердце сжимается. Повидать бы вас, прижаться к тебе, мой милый. Как хорошо в разлуке, все плохое забылось и помнится только хорошее, теплое. А ведь его не так уж много было в этом году. Неужели я во всем виновата, а ты ни в чем? За все эти недели я не получила от тебя ни одного теплого письма, да и строчки ни одной ласковой, не было ни тепла, ни ласки и между строками. В чем дело? В длинные бездеятельные вечера много об этом думаю. Или действительно чужими стали, или…