Я люблю тебя, Зак Роджерс
Шрифт:
Черт бы меня побрал.
Господи Иисусе.
Его взгляд, такой всепоглощающе ледяной и безжалостно уничтожающий, вонзился в мое тело в виде миллионов кинжалов, причиняющих адские муки, но этого было недостаточно, чтобы убить.
Я не могла пошевелиться. Превратилась в застывшее изваяние, не способное мыслить и говорить. Мне едва удавалось дышать, хотя и это не хотелось делать. Это отнимало слишком много сил. Это требовало внимание, которое я должна была уделить словам Зака о его матери.
Я должна была думать об этом,
Я влезла туда, куда не должна была лезть. Я вонзила нож в свежую рану человека, который не безразличен мне, и заставила его страдать. Я подтолкнула его сказать мне о причине своего безумства, наплевав на то, что он не хотел делиться со мной этим.
Я просто хренова эгоистка.
Не зная, куда деть свои глаза, я плавилась под пронизывающим взглядом Зака. Прошла минута, может, даже больше, пока мы смотрели друг на друга, пока я впитывала в себя его страдания, исказившее его лицо.
— Прости.
Зак медленно отклонился назад и издал скрипучий выдох.
— Я не должен был кричать на тебя, — проговорил сипло и глухо. — Прости.
Он, сам того не подозревая, добивал меня, заставляя чувствовать себя самым ужасным в мире чудовищем… каким я и являлась.
Закрыв лицо ладонями, Зак подался вперед, опершись о руль.
Мне хотелось сделать тысячу вещей одновременно, но от навалившегося количества эмоций я теряла себя, свой голос и голос разума. Молчало даже мое сердце.
— Ладно, — сказал Зак, убрав от лица руки. — Поехали.
Он резко надавил на педаль газа и вновь вырулил на дорогу.
***
Сосредоточенный и расстроенный — плохое сочетание. По крайней мере, для Зака Роджерса. Это не делало его серьезным. Это делало меня настоящей сукой по отношению к нему.
Я могла бы придумать миллион слов оправданий, но это ничего бы не решило, не исправило, не повернуло время вспять и не заставило меня замолчать, когда следовало.
Зак не разговаривал со мной. Он даже не смотрел в мою сторону. Ведь это именно то, чего я желала. Ехать в тишине.
Но я не думала, что добьюсь этого, причинив ему боль.
Я не хотела обидеть его.
Нет. Черт. Я бы хотела сделать ему больно, но не таким образом.
На выезде из Уэстфилда наш ждал неприятный сюрприз. На трассе US-31, по которой мы ехали, шли ремонтные работы, поэтому нам ничего не оставалось делать, как объехать пригород и продолжить путь по трассе SR-19 через городок Сисеро. Это еще один час в дороге. Целых шестьдесят минут в компании с Заком, перед которым мне было очень стыдно. Я вела себя, как идиотка.
Когда мы проезжали поля, Зак переключал радиостанции. У меня сложилось такое впечатление, словно он не пытался найти музыку, которая понравилась бы ему. Он просто… нажимал на кнопку с промежуточным интервалом в одну секунду. Будто это помогало ему успокоиться.
Мне следовало
— Почему ты молчишь? — вдруг спросил Зак, положив вторую руку на руль.
Я вздрогнула. Это его первое обращение ко мне за последние сорок минут.
— Я чем-то обидел тебя? — последовал очередной вопрос.
— Нет, — прошелестела, кинув в его сторону оторопелый и робкий взгляд.
— Тогда не молчи, — Зак заерзал на сидении. — Это раздражает.
В машине не было тихо. Салон внедорожника заполняли звуки песни «Wasted Love», которую исполнял Matt McAndrew. Я слышала эту композицию несколько раз по радио.
— Мне жаль, — сказала я, не сводя с его беспокойного лица пристальный взгляд.
Зак выдвинул вперед подбородок, его нижняя челюсть пришла в движение. Так же я заметила, как дергалась его левая коленка. Он нервничал. Затем резко и коротко кивнул.
— Ага. Да. Спасибо.
Я понятия не имела, что такое иметь близкого человека, больного раком. Но, должно быть, это очень хреново, ведь рак — это не простуда, которую можно вылечить за пару недель.
— Как ты?
Я задала самый наиглупейший вопрос, который только мог прийти мне в голову. Лучше бы продолжала ехать в режиме «заткнись и помалкивай».
Зак перестал играть желваками и немного расслабил могучие плечи, опустив их и шумно выдохнув.
— Я в порядке, — ответил он, произнеся это так быстро, что я не сумела понять, говорил ли он правду, или пытался солгать. По крайней мере, у меня были все причины для того, чтобы быть убежденной во втором варианте. Он не может быть в порядке, ведь его мама… умирает. Даже если когда-то она поступила с ним ужасно, ему больно. — Правда, — он приблизил руку к своему лицу и провел ею по щеке. Затем опустился к шее и оставил ладонь на правом плече. — Сейчас я в порядке.
Я кивнула, пусть Зак этого не видел.
Мою грудь раздирало от острого чувства сожаления и вины. Еще час назад мне хотелось спорить с Заком, делать все для того, чтобы показать, какая я супер-крутая, и он меня абсолютно не волнует. Но все повернулось так, что теперь я ненавидела только себя за свой язык и идиотскую настырность.
— Ты больше не выглядишь так, будто хочешь покрошить меня на мелкие кусочки, — сухо усмехнулся он.
Как в такой ситуации можно шутить?
— Мне жаль твою маму, — медленно повторила я.
Зак нахмурился и снова кивнул.
— Но ты все равно гавнюк, — добавила спустя секунду.
Зак дробно и сдавленно рассмеялся. Отвел глаза от дороги, чтобы серьезно посмотреть на меня.
— Ты можешь ненавидеть меня, Наоми. Но я не вынесу твоей жалости. Все, что угодно, — его голос сорвался, и он перешел на шепот. — Только не смотри на меня, как на щенка, выброшенного на улицу в грозу.
Я не заметила, как слезы сдавили горло, но мне удалось остановить приступ удушающего сожаления.