Я – Малала
Шрифт:
– Ваша главнейшая обязанность – учить детей, – сказал на это отец.
– Нет, прежде всего я должен помочь маулане Фазлулле, – возразил учитель.
Отец вернулся домой, кипя от досады.
– Если бы люди с такой же охотой строили школы, дороги или расчищали реку от всякой дряни, которую сами же туда набросали, за год Пакистан превратился бы в настоящий рай, – сказал он. – Но они уверены, что лишь строительство мечетей и медресе можно назвать богоугодным делом.
Несколько дней спустя тот же учитель заявил отцу, что больше не будет учить девочек, так как «маулана
Отец пытался переубедить его.
– Я согласен, с девочками должны заниматься учительницы-женщины, – говорил он. – Но сейчас их в Пакистане слишком мало. Поэтому мы должны дать девочкам образование, чтобы они могли работать учительницами.
Настал день, когда Суфи Мухаммед провозгласил из тюрьмы, что женщинам вообще не следует учиться, даже в медресе для девочек.
– Если кто-то сумеет отыскать в истории пример, когда ислам позволял женские медресе, путь придет и помочится на мою бороду, – заявил он.
После этого Радио Мулла стало уделять школам для девочек самое пристальное внимание. Каждый день руководители школ подвергались поношениям, девочек, которые бросили школу, поздравляли с этим благочестивым поступком.
– Сестра такая-то бросила школу, чтобы попасть на небеса, – умилялся Фазлулла. – Сестра такая-то, ученица пятого класса, перестала ходить в школу, и я поздравляю ее с этим.
Говоря о девочках, которые, подобно мне, продолжали ходить в школу, Фазлулла не скупился на оскорбления.
Я и мои подруги никак не могли понять, почему, стремясь получить образование, мы поступаем плохо.
– Почему этот человек не хочет, чтобы мы ходили в школу? – спрашивала я у отца.
– Он и его приспешники испытывают страх перед образованием, – усмехался он в ответ.
Вскоре еще один сотрудник школы Хушаль, учитель математики, отрастил длинные волосы и отказался учить девочек. Отец уволил его, но это встревожило остальных учителей. Они даже направили к отцу делегацию.
– Господин директор, не делайте этого, – просили они. – Времена сейчас опасные. Не надо его увольнять. Вместо него заниматься с девочками будет кто-нибудь другой.
Каждый день приносил какие-нибудь новые запреты. Фазлулла не только запретил брить бороды, но и закрыл все парикмахерские, так что парикмахеры остались без работы. Мой отец, носивший только усы, говорил, что не намерен отращивать бороду по указке талибов. Женщинам было запрещено ходить на базар, но этот запрет не слишком меня расстроил. В отличие от мамы, обожавшей красивые вещи, я относилась к одежде равнодушно и не любила ее покупать. Теперь мама часто говорила мне:
– Закрой лицо – на тебя смотрят люди.
– Ну и что, – пожимала я плечами в ответ. – Я тоже смотрю на них.
Это выводило маму из себя.
Мама и ее подруги были очень опечалены тем, что женщинам теперь нельзя ходить за покупками, ведь это было их любимым занятием. Особенно им нравилось ходить на базар перед праздниками Ид. В такие дни женщины, выходя из дома, надевали лучшие наряды, а на базаре долго бродили вдоль освещенных праздничными огнями прилавков, где продавались украшения и хна. От этого
Следующим шагом Фазлуллы стало учреждение шура, местных судов. Это вызвало всеобщее одобрение, так как дела там разбирались быстро, в отличие от пакистанских судов, где процветала страшная волокита и тот, кто не мог дать взятку, вынужден был годами дожидаться слушания своего дела. Люди охотно обращались в шура, и приверженцы Фазлуллы разрешали все их проблемы – от деловых вопросов до личных обид.
– За один день там решили мою тяжбу, которая тянулась тридцать лет, – рассказывал отцу один из его знакомых.
Провинившимся в шура назначали различные наказания, включая публичную порку плетьми, которая никогда прежде у нас не применялась. Один из друзей отца был свидетелем того, как троих мужчин подвергли порке после того, как в шура их признали виновными в похищении двух женщин. Поблизости от штаб-квартиры Талибана был установлен помост, и, услышав, как Фазлулла возносит молитвы, сотни людей собирались, чтобы посмотреть, как наказывают осужденных. Толпа кричала: «Аллах Акбар!» – «Велик Господь!» – при каждом новом ударе плети. Иногда у помоста появлялся сам маулана Фазлулла верхом на черном коне.
Фазлулла и его сторонники запретили медикам делать детям прививки против полиомиелита. Они утверждали, что прививки – часть американского заговора, в результате которого женщины-мусульманки окажутся бесплодными и наш народ вымрет.
– Лечение болезни, которая еще не возникла, противоречит законам шариата, – заявлял Фазлулла в своих передачах. – Ни один ребенок в долине Сват не должен принимать эту вакцину.
Сторонники Фазлуллы патрулировали улицы, высматривая нарушителей его указов, в точности так, как делала талибская полиция нравов в Афганистане. Талибы учредили также добровольную дорожную полицию. Вооруженные автоматами отряды этой полиции, так называемые Группы соколов, разъезжали по улицам в грузовиках.
Некоторым жителям Мингоры все это чрезвычайно нравилось. Как-то раз отец разговорился с менеджером своего банка, и тот сказал:
– Мы должны быть благодарны маулане Фазлулле хотя бы за то, что он запретил женщинам ходить за покупками. Теперь они не могут покупать себе тряпки на Китайском базаре, и это экономит их мужьям кучу денег.
Мало кто пытался вслух выражать недовольство. В большинстве своем люди вели себя как наш сосед-парикмахер, который втихомолку жаловался отцу, что талибы лишили его средств к существованию, а в разговоре с журналистами превозносил их до небес, называя истинными мусульманами.