Я, Минос, царь Крита
Шрифт:
Я начал считать и пришёл к выводу, что от этой катастрофы нас отделяет время, не превышающее жизни одного поколения.
В голове у меня снова пронёсся вихрь мыслей. Почему, собственно, вспомнил Аменофиса?
Вскоре я понял. Предание гласит, что фараон не был мстительным. Он запретил выкалывать глаза пленным, подвергать их пыткам и сажать на кол.
«Он был благороден», — шепнул мне один внутренний голос. Другой иронически заметил: «Ты тоже мог бы быть благородным. Но одного стремления недостаточно — нужно не только
Не знаю, что послужило причиной — нравоучения Пандиона, поединок с Келиосом, заботы моей матери, а может быть, рассказы Ритсоса достигли своей цели, но как бы то ни было, я стал учтивее в обращении, благодарил даже детей, если они дарили мне цветы или фрукты. Я стал понимать, что у каждого человека есть душа и что она тоже, как и тело, требует пищи.
Я был счастлив и горд, мне казалось, что я узнал самое важное: царь должен служить своему народу, любить каждого из своих подданных.
С этого дня я начал проверять себя, действительно ли я «служил» и «любил».
Расположившись напротив меня, Ритсос рассказывал мне о Крите, и во мне всё сильнее крепло желание узнать самому этот остров. Оно до такой степени овладело мной, что ночами я просыпался и шептал:
— Мне хотелось бы служить тебе, Крит!
Каждый раз, когда я сидел с Ритсосом на скамье под открытым небом и слушал его рассказы о Крите, он становился мне почти что другом. Чувствовала ли это Айза?
Она часто подходила к нам со свежими лепёшками на мёду, разными плодами и охлаждённым вином.
— Она принадлежит тебе, царевич? — спросил Ритсос.
Я только кивнул в ответ, потому что моя голова была занята мыслями о Крите.
— Она родом, несомненно, из Египта и очень хороша собой. Верно?
Я снова кивнул, размышляя о Кноссе, о критской вере в богов и о том, как странно, что религия находится там в руках женщин.
— Сколько у тебя женщин? — участливо спросил Ритсос.
Но мысли мои и на этот раз были далеко. Я пытался представить себе царя Крита, затем переключился на фараона Аменофиса. Как выглядел этот повелитель Египта, кто он был? Он стоял на страже закона, сам издавал законы и был милостив с пленными — это я знал.
Почему Айза стала теперь приходить чаще? Она то поправляла блюдо или кувшин, то обмахивала меня веером, так как солнце всё дальше проникало под навес, под которым мы сидели.
Каждый жест, каждое движение Айзы я знал как свои пять пальцев. Отчего мне вдруг показалось, будто я никогда ещё не видел её такой близкой и такой очаровательной? Стоило её наряду хоть немного приоткрыть плечо или шею, как я тут же обрывал разговор и впивался глазами в Айзу, любовался каждым её шагом, каждым движением рук, восхищался её косами и изяществом её ног.
Ночью Айза принесла мне кувшин свежей воды. Она опустилась возле меня на колени, поправляя фрукты в плетёной вазе, и каждый
— Айза! — воскликнул я, пытаясь обеими руками прижать её к груди.
Она поднялась с колен, глаза её сверкали, губы были влажными... Несколько минут она оставалась недвижимой, затем склонилась надо мной. Мы робко поцеловались. Словно защищаясь, она выпрямилась, но глаза её лучились счастьем, а руки, казалось, превратились в бабочек. Сперва они вспорхнули к волосам, потом к плечам, затем помедлили и освободили тело от одежды.
— Ты! — прошептала Айза.
Мы взяли друг друга за руки, сгорая от желания. Наши губы уже соединились, но пол под нами неожиданно задрожал и весь дом заходил ходуном. Вокруг стоял грохот и гул.
Мы видели, как одна стена накренилась, а пол вздыбился. Масляный светильник упал на соломенную циновку, и через несколько секунд она вся была уже охвачена пламенем. Огонь моментально перекинулся на ковры, лари, столы и скамьи.
— Минос! — в страхе закричала Айза и бросилась ко мне, пытаясь защитить своим телом.
Я воспротивился. Я хотел быть мужчиной, хотел доказать, что я — микенец. Нельзя допустить, чтобы я, сын царя, ещё раз оказался заслонённым от опасности телом женщины и позволил себе спастись подобным образом.
Айза не отступала. Тревога о моей жизни придала ей силы. Мы стали бороться. Она обмякла только после того, как мне удалось бросить её на пол ударом, которому научил меня как-то Келиос. В этот момент запылала звериная шкура, на которую она упала. Я наклонился, подхватил Айзу на руки и вместе с ней выскочил из комнаты.
Со всех сторон полыхал огонь, чёрный едкий дым постепенно обволакивал меня. Я стал задыхаться. Споткнувшись о какую-то балку, я упал и ударился головой о стену. Айза лежала рядом, её спина кровоточила. Я долго не мог собраться с силами, чтобы встать. Шатаясь, я всё же поднял Айзу на руки и ощупью двинулся сквозь обступавший меня мрак. Передо мной снова выросла стена огня.
Мне показалось, что я слышу какие-то крики и голоса. Закрыв глаза, я как сумасшедший бросился навстречу этим звукам, упал, опять поднялся. Пройдя несколько шагов, я повис на тонких жердях, переплетённых тростником. И опять почувствовал мерзкий запах дыма, затруднявший дыхание.
Освободившись, я собирался взять на руки Айзу, но почувствовал резкую боль в плече. По солоноватому вкусу во рту я понял, что язык у меня в крови. Голова закружилась. Я с ужасом заметил, что прямо передо мной с балки свисает змея.
Обессиленный, я опустился на землю, и мне почудилось, что я слышу женское пение. Может быть, я уже на пути в рай? Может быть, я слышу голоса жриц, оплакивающих мою смерть?
Вдруг я увидел, что змея подползает к нам. Пасть её была открыта. Она непрерывно двигала жалом и не сводила с меня холодного гипнотизирующего взгляда.