Я, Минос, царь Крита
Шрифт:
Энос и Алко молча посмотрели друг на друга, пытаясь догадаться, что там произошло.
— Не может быть, чтобы все погибли, — сказала Алко.
— Вероятно, те немногие, кто уцелел, сочли, что эти разрушения произвели разгневанные боги, и теперь думают, что там бесчинствуют духи преисподней?
— Нет, — возразил египтянин. — Голод, как и чувственность, способен побороть любые опасения. Есть только один ответ, — мрачно заметил он, — все погибли, а те немногие, кто остался в живых, предались горю и умерли от голода.
— Однажды эти дворцы уже разрушали, — едва слышно промолвил Энос. — Было это очень давно — с тех пор сменилось более десяти поколений. Их заново отстроили, и они стали ещё грандиознее
— При фараоне Тутмосе я был там. Что мне тогда бросилось в глаза в Маллии, так это множество алтарей на равнине, окружавшей дворец. К ним приносили благодарственные жертвы несчётным богам. А сегодня я уже не обнаружил керноса, который находился на юго-западной стороне центрального двора. Вероятно, он оказался погребённым под слоем ила.
Энос горделиво кивнул.
— Кернос — это небольшой круглый алтарь, похожий на увеличенный мельничный жёрнов. В центре его находится углубление круглой формы, а по окружности предусмотрены двадцать четыре круглые выемки поменьше. Во время празднеств в честь богини земли мы укладывали в них плоды первого в году урожая со всех деревьев, кустов и полей. Мы предлагали их богине, чтобы она даровала нам хороший урожай. Разумеется, мы не жалели для неё ни оливкового масла, ни вина.
— Так вы приносили символическую жертву со своего первого урожая?
Энос утвердительно кивнул и серьёзно добавил:
— А когда жрец благословлял эти дары, мы обращали взоры к горам Дикти, к Священной пещере.
— Дворец в Закросе не похож на дворец в Маллии. Когда по приказу Тутмоса мне довелось побывать у здешних царей, я посетил также и Фест, Кносс и Ахарну. Всем тамошним дворцам свойственно нечто общее, но тем не менее они отличаются друг от друга. В Маллии меня сразу же поразило то, что, в отличие от Кносса, дворец не защищён и открыт со всех сторон, выходя прямо на равнину. Из его внутреннего двора открывается вид на горы, возвышающиеся на юге. Там вели роскошную придворную жизнь, все сооружения отличались какой-то величественностью. А теперь, — вздохнул он, — повсюду разбросаны лишь холмы, из которых кое-где торчат остатки былых сооружений, словно предостерегающе поднятые пальцы. На каждом шагу завалы из камней, через которые просачивается вода. Песок и пепел покрывают их слоем толщиной в несколько ладоней. А некогда с трёх сторон дворца располагались жилые покои, залы, лестницы и коридоры.
Египтянин грустно улыбнулся и рассказал, что встретил старую женщину, которая бродила в этом хаосе в поисках пищи и неожиданно наткнулась на большой арбуз...
— Она заплакала от радости и поспешила прочь, прижимая к груди свою находку, словно это было бесценное сокровище.
Они увидели Алко, спускавшуюся с двумя амфорами по узкой тропинке, ведущей от источника к их жалкому жилищу. Раб Хуни порывался помочь ей нести тяжёлые кувшины, но она, не церемонясь, отказалась от его услуг, презрительно оттолкнув от себя нубийца.
— В чём дело? — крикнул Энос.
— Он плохой, он очень плохой, — пожаловалась она, заливаясь слезами.
Жрец поднялся со своего места и подошёл к ней:
— Он что-нибудь сделал тебе?
— Нет. Но...
— Что ты натворил? — обратился он к рабу.
— Я только... — начал было тот, но закончить не успел, потому что был избит своим господином. Раб бросился наземь и униженно пополз на четвереньках к египтянину. Может быть, он намеревался, подобно собаке, лизать ему ноги, лишь бы заслужить прощение? Жрец дал ему несколько сильных пинков и едва не затоптал насмерть.
— Что он тебе сделал? — возбуждённо спросил он Алко.
— Ничего, только...
— Что? Говори же, что ты мнёшься! Что там у вас случилось? — воскликнул он.
— Он приставал ко мне. Стоило мне оказаться
— Пойдём! — приказал египтянин тоном, не предвещавшим ничего хорошего, и пинками погнал раба вперёд. Потом нашёл палку и обрушил на Хуни град ударов, направляя к берегу. Там он заставил раба взобраться на вершину скалы. Внизу шумел и клокотал прибой, из пены выступали острые скалы, походившие на острия мечей и кинжалов...
— Прыгай! — сурово повелел он.
— Господин! — Раб обернулся в надежде вымолить прощение.
— Прыгай, или я задушу тебя как шелудивого пса!
— Боже, Боже... — вознёс молитву Хуни, зажмурился и прыгнул.
Его тело ударилось о скалу, послышался крик несчастного. Он лежал, корчась от непереносимой боли. Затем волна смыла его и увлекла в ревущую пучину.
— Стоило ли так сурово наказывать его? — спросила со слезами Алко.
— Он был рабом, — безапелляционно заявил египтянин. — Если сегодня мы будем снисходительны к их проступкам, завтра они убьют нас. Мой брат служит управляющим при царском дворе. В подчинении у семи египтян около двух сотен рабов. Малейшее снисхождение, проявленное египтянами, может быть истолковано как слабость и закончится смертью. Кроме того, нельзя допустить, чтобы раб посягал на свободную женщину. У нас это сурово карается. Ворам отрубают кисти рук, мошенников лишают зрения, тяжкие преступления мы караем, бросая преступников крокодилам или отдавая священным змеям.
Когда они снова оказались в своём подвале, жрец обратился к Эносу:
— Сегодняшнюю ночь я буду спать с ней. Завтра ты доставишь меня к моему судну в Амнис, передашь её мне, а за это возьмёшь мою лошадь.
Энос попытался перевести его мысли на другое и спросил:
— Почему бы тебе не съездить в Фест и Кносс? Ты мог бы узнать там немало нового для себя, особенно в Кноссе.
— Я прибыл вместе с двумя старшими жрецами нашего храма, и мы распределили свои обязанности. Я посетил Маллию и Закрое, пытаясь наладить там контакты. — Он наклонил голову, вертя в руках небольшие кусочки застывшей лавы. — Наша страна тоже прошла через нелёгкие испытания. Мы знали, чего хотели, и нам удалось снова создать свободный Египет. Тутмос I повелел воздвигнуть на берегу Евфрата памятник победы и вернулся после битвы с телом поверженного вражеского принца, который был подвешен вниз головой на носу его корабля. Тутмосу III удалось снова превратить Египет в великую державу, и многие враждебные властелины склонились перед ним. Я мог бы рассказывать вам о славных деяниях этого фараона много дней и ночей. — Произнося эти слова, жрец чуть не задыхался от волнения. — Так мы и стали завоевателями и колонизаторами. Эти победы способствовали тому, что нашей стране удалось расширить торговые связи. В некоторых фиванских гробницах есть изображения посланцев далёких стран, даже вашего острова, которые привозили свои изделия для обмена на египетские товары. В гарем фараона попадали принцессы многих других народов. Среди них были даже принцессы Митанни, которые некоторое время были фаворитками. Лекари однажды не смогли помочь фараону избавиться от какой-то болезни, и тогда он попросил у царя Митанни статую Иштар, богини любви из Ниневии, в надежде, что её прославленная исцеляющая сила вернёт здоровье и ему.
— Иштар? — переспросил Энос. — Эго имя я уже слышал.
— Её называют также Истар. Оба эти имени — ассирийское название богини Астарты.
Когда на остров опустилась ночь, египтянин увидел, как Алко укладывалась на циновку рядом с Эносом. Она заботливо укутала его и себя одеялом.
Эноса разбудил свет луны, заливавший пол, словно он был охвачен огнём. Он почувствовал, что Алко нет рядом. Окончательно очнувшись от сна, он увидел её — она лежала с жрецом, тесно прижавшись к нему.