«Я много проскакал, но не оседлан». Тридцать часов с Евгением Примаковым
Шрифт:
Есть точка зрения, что к ликвидации Советского Союза приложили руку иностранные силы. Напрямую — не думаю, хотя на Западе было немало тех, кто хотел краха СССР. Однако, стремясь к ослаблению нашей страны, большинство политиков опасались, что распад огромной державы приведет к хаосу. Придется переносить, сдвигать с места ядерное оружие. Кому оно достанется и как им распорядится новый владелец — непредсказуемо.
В любом случае чушь, что Советский Союз исчез с карты мира, поскольку мы потерпели поражение в «холодной войне». На постсоветском пространстве не воцарились анархия и бедлам, а полностью сохраненный ракетно-ядерный потенциал СССР был перебазирован на территорию России — правопреемницы
— В июле 1991 года вы были «шерпой» на последней встрече Горбачева с «семеркой» в Англии. Запад тогда не то чтобы оттолкнул президента СССР, но и крупномасштабных договоренностей достичь не удалось. Переводчик Горбачева Павел Палажченко описывал нам сцену, свидетелем которой стал в Лондоне. Маргарет Тэтчер, незадолго до того ушедшая в отставку, приехала в советское посольство, где остановился Михаил Сергеевич, и с места в карьер обрушилась: «Ну что за люди такие?! Неужели «семерка» не могла оказать ту поддержку, которую заслуживает перестройка? Что они наделали! Разве не понятно, куда их безразличие может привести, в каком направлении развиваются события?» Вы согласны, что, помоги в те дни руководители западных государств Советскому Союзу, возможно, миновали бы нас и путч, и Пуща?
— Не исключаю, что, если бы Запад принял тогда некий «план Маршалла» для Советского Союза, многое могло бы сложиться по-другому. Но и Джон Мейджор, и Гельмут Коль, и Франсуа Миттеран, и Джордж Буш, да и другие участники закрытого заседания «семь плюс один», на котором я присутствовал, широко улыбались, очень нас хвалили, но ни черта не помогли. К Горбачеву все хорошо относились, особенно после объединения Германии. Когда хотел, Михаил Сергеевич умел располагать к себе незаурядных людей, сильных мира сего. Не одна Тэтчер ему симпатизировала…
— Что же денег не дали? Пожадничали?
— Запад продолжал побаиваться Советского Союза и хотел, чтобы тот сам справлялся со своими проблемами. Лидеры «семерки» не собирались укреплять СССР, остававшийся могущественной ядерной державой, меньше всего желали видеть его на равных в мировом сообществе.
— Так нового «плана Маршалла» не было в замыслах?
— Что-то такое варилось. За пару месяцев до саммита в Лондоне я сидел в своем кабинете в Кремле. Вошла секретарша: «К вам Григорий Алексеевич Явлинский». Это была наша первая встреча Познакомились. Явлинский сказал, что приглашен выступить на семинаре в Гарварде, и добавил: даны обещания, что контакты будут продолжены. США намерены выделить СССР не менее тридцати миллиардов долларов (огромные деньги в те годы!). Однако помощь предполагается целевая: каждая ее часть станет ответом на наши действия по пути реформ. Мы отпускаем цены в свободное плавание — следует интервенция товаров; идем на конвертирование рубля — Запад создает стабилизационный фонд. И так встречное движение во всем.
Явлинский попросил меня устроить ему встречу с президентом СССР и подписать письмо о согласии на такую схему. Я сделал и то и другое… К сожалению, американцы с поддержкой не торопились. Хотя тут были не просто пустые разговоры, обычная болтовня. Спустя короткое время мне поручили возглавить советскую экономическую делегацию в Соединенные Штаты. Горбачев попросил включить в состав группы Явлинского. В Вашингтоне с Григорием Алексеевичем очень носились. Настаивали, чтобы он был с нами не только у госсекретаря Бейкера,
— Вероятно, то были чисто гарвардские разработки?
Потом что-то «не срослось».
— Может быть. Я вам рассказываю об эпизоде, имевшем место незадолго до встречи «семерки», чтобы вы поняли: в дни, когда Советский Союз особенно нуждался в поддержке, никто не спешил бросать ему спасательный круг.
— Как все-таки вышло, что из народного любимца, фаворита Времени Михаил Сергеевич превратился в раздражитель толпы, мишень анекдотов и ехидных частушек, вроде: «Стала жизнь нелегкою, стала жизнь несладкою. Что же ты наделала, голова с заплаткою?!»
— Вы сами частично ответили на свой вопрос, приведя эту незамысловатую частушку. У Михаила Сергеевича нормальное чувство юмора, и, по моим наблюдениям, он не обижался на подтрунивания, соленые словечки в свой адрес. А они все чаще звучали по мере того, как пустели прилавки, исчезали продукты. Это вкупе с дезорганизацией производства, которая при застое была не столь очевидной, заметной, не могло не досаждать простому народу, не опускать, как сейчас говорят, рейтинг президента.
У интеллигенции к Горбачеву возникли свои претензии. Кто-то полагал, что он дал меньше демократии, чем хотелось бы. Кто-то, недовольный непоследовательностью Михаила Сергеевича, стал отмечать в нем недостаток кругозора, неправильную южную речь. Люди так устроены, что, развенчивая кумира, начинают ставить ему в упрек даже то, что прежде нравилось, умиляло.
Меня никогда не шокировала манера Горбачева обращаться на «ты». Это шло от партийного стиля, являлось, если хотите, знаком товарищеского доверия. Но некоторых, знаю, «тыканье» Михаила Сергеевича коробило. Правильной реакцией в таких ситуациях было бы тоже перейти на «ты». Однако в моей жизни, кроме Горбачева, был еще один человек, с которым я не мог допустить такую «вольность». Николай Николаевич Иноземцев много раз предлагал: «Женя, обращайся ко мне на «ты». Но что-то внутри не позволяло, несмотря на близкую дружбу, проявлять фамильярность в общении с человеком, прошедшим войну, много старше меня.
Третий руководитель, который всем поголовно «тыкал», был главный редактор «Правды», позднее — секретарь ЦК КПСС Михаил Васильевич Зимянин. Однозначно про него нельзя. Да и не будем отклоняться от темы…
— Почему? Мы сейчас говорим о власти, а Зимянин — фигура из «сфер». К тому же мы долго работали в «Комсомольской правде», и любопытно, какие нравы в шестидесятые — семидесятые годы царили в доме 24 по улице Правды — двумя пролетами ниже шестого этажа.
— Хотя главный редактор «Правды» был важной номенклатурной фигурой, к нему можно было по номеру зайти в любой момент.
— Даже в «Комсомолке» в предперестроечные времена такого не водилось. К главным редакторам Ганичеву или Селезневу, по всем статьям уступающим Зимянину, едва ли не через секретарш надо было записываться.
— Для молодежной газеты особенно нелепо. Нет, к Михаилу Васильевичу сотрудники не прорывались через заслоны. Раз мы с Томасом Колесниченко заходим — Зимянин футбол по телевизору смотрит: Минск играет с Луганском. А Зимянин родом из Белоруссии. Понятно, за своих болеет. Ровно в тот момент, как мы открыли дверь, украинцы забили гол. Другой бы на месте Зимянина за голову схватился. Но он посмотрел на нас так внимательно и говорит — воплощенная партийная объективность: «Молодцы луганцы!» (Смеется.)