«Я много проскакал, но не оседлан». Тридцать часов с Евгением Примаковым
Шрифт:
— У большинства соотечественников с перестройкой были связаны огромные ожидания. Но если часть сограждан не стала напрягаться из-за того, что перегороженная река потекла по другому руслу, вам (цитируем), «видя, как много мы упустили, обидно». Это объяснимо: вы активный участник процесса; вдобавок — убежденный государственник, и никакая обустроенная личная ниша не примирит с бардаком в стране. Тогда отчего столь упорно отказывались от предложения стать премьером, от реального шанса навести в России порядок?
— У меня была интересная и важная работа, которая
В любом случае место в МИДе, говоря бытовым языком, было насиженным. Ни с того ни с сего срываться ради чего-то непонятного и неизвестного? Зачем? Я никогда не боялся ответственности, просто идея «замкнуть на себя» наведение порядка в стране и предложение президента стать премьер-министром не сразу совпали в моей голове.
— Вы не опасались, что при Ельцине расчистка завалов — занятие бесперспективное?
— Я отдавал себе отчет в том, что в стране все лежит. Но, согласившись возглавить правительство, поздно было пугаться. Надо было начинать действовать, выправлять ситуацию.
— Хозяйство, доставшееся вам от Сергея Кириенко, состояло из оглушительных долгов. Одно слово: дефолт! К этому шло давно. Но в отличие от вас, четырежды отказывавшегося от премьерской должности, Кириенко несколькими месяцами раньше с ходу согласился. На что рассчитывал, зная ужасающее состояние дел, не самый опытный человек в Белом доме?
— Как я могу за него говорить? Но Кириенко — парень с головой и амбициозен в хорошем смысле слова.
— Перефразируя реплику Путина, некогда адресованную Чубайсу, он что, «самый умный или самый циничный»?
— Мы с вами рассуждали о цинизме во власти. По-моему, Кириенко не тот случай. Если его выдвигали, предлагали еще одну ступень для возвышения, почему бы ему отнекиваться? Слишком заманчивое предложение, чтобы им бросаться…
— Александр Шохин отказался стать вице-премьером в вашем правительстве — в его изложении — из-за того, что вы назначили министром финансов Михаила Задорнова, «прошедшего через дефолт и обязанного разделить с Кириенко моральную ответственность». Принимая во внимание вашу кадровую аккуратность, и правда — не самый логичный выбор?
— Ведь дело обстояло не так. Слова Александра Николаевича по поводу Задорнова я расценил как предлог. Шохин сказал, что хочет быть моим первым замом. Я согласился: «Хорошо. Будете отвечать за социальные вопросы. Через них заниматься экономикой». Но Александр Николаевич хотел быть одновременно министром финансов, «шерпой» и вести переговоры с МВФ. Я возразил. Тогда Шохин заявил, что уходит, в качестве мотива назвав назначение
Я-то сначала предложил стать министром финансов Александру Жукову. Он отказался, крепко расположив меня этим к себе. Причины назвал две. Во-первых, предположил, что будет более полезен в Думе, где возглавлял комитет по бюджету и налогам. А во-вторых, объяснил, что дружит с Задорновым и не хочет переходить ему дорогу.
— Неужели вас не останавливала причастность Задорнова к дефолту?
— Я знал, что Михаил. Михайлович был в составе тех четырех человек, которые зашли к Ельцину и уговорили его согласиться на дефолт. Но не Задорнов являлся зачинщиком этого дела, и не он своей финансовой политикой привел страну к катастрофе. Плюс к этому я не мог сбрасывать со счетов, что министр финансов в правительстве Кириенко отличный профессионал. Пригласив его в новое правительство, я не ошибся. Задорнов подтвердил не только свой высокий профессионализм, но и безупречную честность. К слову, он мне сообщил, что МВФ заранее знал о готовящемся дефолте. Я был крайне удивлен.
— Верно, что, остановив выбор на вас — не родной ему фигуре, Ельцин сумрачно отошел от дел, погрузился в тягучую зимнюю спячку, опустошенный обрушившимися невзгодами, болезнью, дефолтом?
— Не наблюдал, чтобы Борис Николаевич так-таки впал в депрессию. Он выбирал, выбирал и выбрал в моем лице, как ему казалось, меньшее зло. Нашел на тот момент свой модус вивенди… Ельцин понимал, что Дума в третий раз отвергнет Черномырдина, а распускать ее не хотел. Кто-то подсказал президенту мою кандидатуру, и он, очевидно, решил, что это неплохо. За несколько дней до моего ухода из МИДа неожиданно задержал в своем кабинете меня и Степашина: «Давайте выпьем втроем. Поклянитесь, что будете мне преданны». Какие тяжелые мысли крутились в его смятенном мозгу? Все более одинокий, разве он с кем-то делился?
— Сколько месяцев из восьми президент вам не мешал?
— Я по месяцам не подсчитывал, но Ельцин довольно долго не ставил мне палки в колеса. Предложил стать своим преемником. Это как — прощупывание, проверка? Я и сейчас не знаю. Но мне кажется, Борис Николаевич был искренен и не испытывал меня на вшивость. Это он себя изображает глубокомысленным стратегом. И те, кто писал его мемуары, пытаются показать, что президент все продумывал заранее: мол, Примаков поработает, его ненадолго сменит Степашин и далее, согласно плану, появится реальный преемник. В действительности Ельцин многое решал спонтанно, экспромтом.
На первых порах, даже сознавая: у нас разные «группы крови», Борис Николаевич надеялся, что они совместимы, и, как прежде — в разведке и МИДе, мне не мешал. Взять историю со звонком президента Франции. Уже вовсю шли бомбардировки Югославии, и Жак Ширак, предварительно обсудив положение с Биллом Клинтоном, по телефону предложил мне встретиться с Милошевичем: «Слетайте в Белград, лично поговорите с ним. Только вы сумеете убедить Слободана сделать какой-то шаг навстречу. У меня есть основания считать, что после этого бомбежки прекратятся».