«Я много проскакал, но не оседлан». Тридцать часов с Евгением Примаковым
Шрифт:
— Замыслив операцию «Преемник», Ельцин выискивал по преимуществу людей из спецслужб. Что так?
— Если вы и меня включаете в этот список, то напомню: мою работу в разведке и «стратегический разговор», когда на слова Бориса Николаевича: «Вы должны стать моим преемником» я ответил: «Это исключено», — разделяет большой промежуток времени. Нельзя взять и вычеркнуть то, что, прежде чем возглавить правительство, я был министром иностранных дел, что задолго до прихода в СВР стал академиком, руководил ведущими научными институтами. Кусок жизни, связанный
К тому же далеко не уверен, что Борис Николаевич искал человека по обозначенному вами принципу. Здесь совпадение, случайность. Доказательством моей правоты служит тот факт, что одновременно с Сергеем Вадимовичем Степашиным Ельцин рассматривал на премьерскую должность кандидатуру министра путей сообщения Николая Емельяновича Аксененко, который никакого отношения к спецслужбам не имел. Предложив Степашину пост председателя правительства, Ельцин в тот же день позвонил спикеру Госдумы Геннадию Селезневу и сообщил, что отправляет для утверждения бумагу на Аксененко. Селезнев прямо ссылался на такой разговор.
— Он, вероятно, был поражен, увидев в документе другую фамилию, и в подтверждение того, что не ослышался, на всю страну сообщил: утром не забыл помыть уши. Позднее в мемуарах Борис Николаевич объяснял, что «завернул интригу» с «неприятным» Аксененко для того, чтобы депутаты ждали именно его, готовились к бою. И с облегчением проголосовали за «приятного Степашина».
— Какая интрига?! Это Ельцин задним числом оправдывался. Он просто забыл, кого хотел. Все перепутал. Я сейчас думаю над вашим вопросом о людях из спецслужб и, пожалуй, точнее будет сформулировать так: случайность, подкрепленная идеей, владевшей скорее окружением, нежели самим президентом. «Семья» усиленно искала фигуру, которая будет надежно защищать интересы Ельцина после его ухода в отставку.
— Согласно такому раскладу, люди в погонах самые надежные?
— Я думаю, они более однозначны. Не вверять же себя и близких какому-нибудь политическому Хлестакову. Соврет, не сдержит обещания… В этом смысле слово Степашина или Путина вызывает больше доверия.
— А чем Степашин хуже Путина? Или, наоборот, чем Путин лучше Степашина?
— Я бы так не ставил вопрос. «Лучше», «хуже» — субъективные понятия. Вот меня в СВР сменил Вячеслав Трубников. И что, теперь нас сравнивать? У каждого свои индивидуальные особенности.
— Вас больше устроит, если мы спросим: почему Ельцин отказался от кандидатуры Степашина?
— Ельцин непредсказуем. Почему он отправил в отставку меня, когда дела в стране пошли на поправку? Якобы Степашин придаст работе кабинета «необходимую динамику и энергию». А через два с половиной месяца посчитал, что другой «принесет большую пользу стране». Дело не в том, что один лучше или хуже другого, а в том, что Ельцин такой. На фоне его нездоровья в Кремле шло перетягивание каната, и превалировали силы, которые ратовали не то чтобы против Степашина. Но за замену его на Путина.
—
— Я не знаю. Ну просто не знаю. А вы понимаете: если я не присутствовал, сам не видел, не слышал, не стану домысливать.
— Возглавляя правительство, вы утверждали, что не собираетесь в президенты: «Всякое безумство должно иметь пределы. Я исчерпал свое, согласившись на премьерство…» Однако после ухода из Белого дома решили возглавить федеральный список блока «Отечество — Вся Россия» на выборах в Госдуму, баллотироваться в президенты. Хотелось сатисфакции?
— Давайте восстановим картину. Через какое-то время после отставки ко мне пришел Юрий Михайлович Лужков и попросил возглавить предвыборный список. У меня до этого мысли не было идти в Думу. С Лужковым нас связывали нормальные отношения. Потом уже они переросли в достаточно тесные. Он шел вторым номером в списке, а третьим — Минтимер Шарипович Шаймиев, президент Татарстана. Сложилась весомая сила. Однако никто из нас не ставил целью пойти в президенты России. Мы хотели выиграть выборы. Мысль заявить о президентских намерениях родилась позднее.
Вопреки прогнозам недоброжелателей о том, что, стоит Примакову уйти в отставку, о нем все забудут, мой рейтинг продолжал расти. В штабе пришли к заключению: если я скажу, что выдвигаю свою кандидатуру в президенты, то «Отечество — Вся Россия» получит на выборах больше голосов. Вот только с этой целью, только с этой целью я и объявил, что буду баллотироваться на пост главы государства. Но я не хотел быть президентом, поверьте. Я не выкручиваюсь. Это чистая правда. И естественно, после того как ОВР не дали выиграть думские выборы, устроили цирк с мизерными процентами, я не стал сражаться за президентство.
— Многие видели в вас будущего главу государства.
А, оказывается, вы не хотели им стать. Почему?
— Я был сыт по горло происходящим наверху. Оттого не стремился занять высший пост. Сказал-то о своих президентских планах мимолетно, без всякой шумихи и разных там собраний, которые бы меня поддержали. Этого же всего не было. Я сказал, повторяю, лишь ради того, чтобы информация проникла в избирательскую среду, подняла наш процент. Но это не сработало, так как ОВР обрушили. Сиди во мне идея стать президентом, я бы продолжал борьбу. Ведь мой личный рейтинг оставался высоким. А я не заявил свою кандидатуру.
Так что не думайте, будто я кривил душой, говоря Ельцину, что не намереваюсь стать его «наследником». И после отставки у меня не возникло желания какой-то сатисфакции. Я возглавил федеральный список лишь потому, что мне казалось: если мы победим, это будет хорошо для страны и общества. ОВР имел мощный интеллектуальный заряд, не был связан с теми, кто оказывал отрицательное влияние на Бориса Николаевича.
— Сложно представить, что по горячим следам отставки в вас не бушевал гнев…