С грозных ли площадей ЛенинградаИль с блаженных летейских полейТы прислал мне такую прохладу,Тополями украсил ограды,И азийских светил мириадыРасстелил над печалью моей?Март 1942
3. «Все опять возвратится ко мне...»
Все опять возвратится ко мне:Раскаленная ночь и томленье(Словно Азия бредит во сне),Халимы соловьиное пенье,И библейских нарциссов цветенье,И незримое благословеньеВетерком шелестнет по стране.10
декабря 1943
4. «И в памяти, словно в узорной укладке...»
И в памяти, словно в узорной укладке:Седая улыбка всезнающих уст,Могильной чалмы благородные складкиИ царственный карлик – гранатовый куст.16 марта 1944
5. «Третью весну встречаю вдали...»
Третью весну встречаю вдали От Ленинграда.Третью? И кажется мне, она Будет последней.Но не забуду я никогда, До часа смерти,Как был отраден мне звук воды В тени древесной.Персик зацвел, а фиалок дым Всё благовонней.Кто мне посмеет сказать, что здесь Я на чужбине?!1944—1956
6. «Я не была здесь лет семьсот...»
Я не была здесь лет семьсот,Но ничего не изменилось.Все так же льется Божья милостьС непререкаемых высот,Все те же хоры звезд и вод,Все так же своды неба черны,И так же ветер носит зерна,И ту же песню мать поет.Он прочен, мой азийский дом,И беспокоиться не надо...Еще приду. Цвети, ограда,Будь полон, чистый водоем.5 мая 1944 Ташкент
7. Явление луны («Из перламутра и агата...»)
А. К.
Из перламутра и агата,Из задымленного стекла,Так неожиданно покатоИ так торжественно плыла, —Как будто «Лунная соната»Нам сразу путь пересекла.25 сентября 1944
Стихотворение посвящено композитору Алексею Федоровичу Козловскому (1905—1977), писавшему музыку к «Поэме без героя» и «Прологу».
8. «Как в трапезной – скамейки, стол, окно...»
Как в трапезной – скамейки, стол, окноС огромною серебряной луною.Мы кофе пьем и черное вино,Мы музыкою бредим… Все равно...И зацветает ветка над стеною.В изгнанье сладость острая была,Неповторимая, пожалуй, сладость.Бессмертных роз, сухого виноградаНам родина пристанище дала.1943 Ташкент
9. «Какая есть. Желаю вам другую...»
Какая есть. Желаю вам другую —Получше. Больше счастьем не торгую,Как шарлатаны и оптовики...Пока вы мирно отдыхали в Сочи,Ко мне уже ползли такие ночи,И я такие слышала звонки!Не знатной путешественницей в креслеЯ выслушала каторжные песни,А способом узнала их иным.... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В Ташкенте Ахматова некоторое время жила в «балахане» (верхней надстройке) на улице Жуковского. Галина Козловская вспоминает: «Для меня балахана на Жуковского навсегда связана со строчками: «Как в трапезной – скамейки, стол, окно с огромною серебряной луною». <…> Те четверо, на кого глядела огромная луна, были: Анна Андреевна, Надежда Яковлевна Мандельштам, мой муж и я» (Козловская Г. Л. Ахматова в Ташкенте).
Над
Азией – весенние туманы,И яркие до ужаса тюльпаныКовром заткали много сотен миль.О, что мне делать с этой чистотою,Что делать с неподкупностью простою?О, что мне делать с этими людьми!Мне зрительницей быть не удавалось,И почему-то я всегда вклиняласьВ запретнейшие зоны естества.Целительница нежного недуга,Чужих мужей вернейшая подругаИ многих – безутешная вдова.Седой венец достался мне не даром,И щеки, опаленные пожаром,Уже людей пугают смуглотой.Но близится конец моей гордыне:Как той, другой – страдалице Марине, —Придется мне напиться пустотой.И ты придешь под черной епанчою,С зеленоватой страшною свечою,И не откроешь предо мной лица...Но мне не долго мучиться загадкой:Чья там рука под белою перчаткойИ кто прислал ночного пришлеца?23—24 июня 1942 Ташкент
Еще одно лирическое отступление
Все небо в рыжих голубях,Решетки в окнах – дух гарема…Как почка, набухает тема.Мне не уехать без тебя, —Беглянка, беженка, поэма.Но, верно, вспомню на лету,Как запылал Ташкент в цвету,Весь белым пламенем объят,Горяч, пахуч, замысловат,Невероятен...Так было в том году проклятом,Когда опять мамзель Фифи [60]Хамила, как в семидесятом.А мне переводить Лютфи,Под огнедышащим закатом.И яблони, прости их, Боже,Как от венца в любовной дрожи,Арык на местном языке,Сегодня пущенный, лепечет.А я дописываю «Нечет»Опять в предпесенной тоске.До середины мне виднаМоя поэма. В ней прохладно,Как в доме, где душистый мракИ окна заперты от знояИ где пока что нет героя,Но кровлю кровью залил мак...1943 Ташкент. Балахана
60
«Melle Fifi» – в одноименном рассказе Мопассана – прозвище немецкого офицера, отличавшегося изощренной жестокостью. – Прим. Анны Ахматовой.
Cмерть
I. «Я была на краю чего-то...»
Я была на краю чего-то,Чему верного нет названья...Зазывающая дремота,От себя самой ускользанье...Август 1942 Дюрмень
II. «А я уже стою на подступах к чему-то...»
А я уже стою на подступах к чему-то,Что достается всем, но разною ценой...На этом корабле есть для меня каюта,И ветер в парусах – и страшная минутаПрощания с моей родной страной.1942 Дюрмень
III. «И комната, в которой я болею...»
И комната, в которой я болею,В последний раз болею на земле,Как будто упирается в аллеюВысоких белоствольных тополей.А этот первый – этот самый главный,В величии своем самодержавный,Но как заплещет, возликует он,Когда, минуя тусклое оконце,Моя душа взлетит, чтоб встретить солнце,И смертный уничтожит сон.Январь 1944 Ташкент