Я научу тебя любить
Шрифт:
— Они у тебя замечательные, Корней, — в итоге не выдержала, изрекла.
— Я у них тоже. — А услышав ответ, заулыбалась еще сильней. Обняла, вжалась телом, сильней полюбила, кажется. Хотя думала — уже некуда.
— Ко-о-орюшка… — Протянула тихо, ласково, потерлась носом о кожу, не сдержав нежность. Услышала новый тихий вздох. — Как рыбка…
— Прекрати, Аня. Спи. — И приказ, не подлежащий обсуждению.
Утром же, только проснувшись, взяла в руки мобильный и переименовала контакт. Из «Корней Высоцкий» в «Корней» со знаком рыбки. Очень надеясь, что он никогда не увидит
В кого он такой замкнутый, Аня все же не поняла. Видимо, дело не в наследственности. Потому что Владимир Степанович — его отец — был куда более открытым человеком. Они обладали невероятно схожими голосами и даже местами манерами. Когда идут рядом, понятно, что и походка одна на двоих, но… От старшего Высоцкого не веяло холодом. А младший вел себя отстраненно даже с максимально родными.
И Ане снова стало больно… И необъятно тепло… Потому что еще и здесь она поняла, насколько широко он распахнул дверь в свою жизнь для нее. Насколько ради нее он старался. Насколько сильно и незаслуженно она его обидела. Снова хотелось долго извиняться, но он начал раздражаться в ответ на эти ее порывы. Поэтому лучше прекратить. Извиняться. А вот доказывать, что пошел навстречу не зря — до бесконечности.
Становиться идеальной, начинать думать. Хоть изредка.
После возвращения из Днепра не заикаться больше о том, что уйдет из ССК. А понимать, что он хотел бы другого. Заварила кашу? Бери ложку и расхлебывай. Учись. Наконец-то учись. Защищать себя и не только себя.
И если с «защищать себя» у Ани всегда были проблемы, то ради Корнея она действительно училась.
Впервые заходить снова в офис было страшно и стыдно. Но он делал это так, будто ничего не произошло. Не шарахался от нее. Не просил встать на кухне на стул и публично извиниться. Ни о чем не просил.
Просто, как всегда, ехали в лифте. Аня кусала губы, Корней смотрел в телефон. На нужном этаже он придержал ее сзади, подталкивая к двери, Аня послушно сделала шаг, вздыхая.
Вышли вместе. Не он немного сзади, а вместе. Он снова крейсер. Она… Уже не лодочка. Хотя бы яхта. С «Высоцким» выражением на лице. С «Высоцкой» осанкой. С осознанием — больше ни словом, ни действием, ни взглядом не имеет право поставить ни свое, ни его имя под удар. Он это не озвучивал, но это было понятно без слов.
Разошлись опять у кабинета. Кивнув друг другу. Он подмигнул, Анины губы дрогнули в улыбке. Первый совместный проход был оценен им на отлично.
Дальше же… Надо было становиться смелой. Не тушеваться. Не стыдиться. Не бросаться кому-то что-то объяснять и доказывать. Только собственным поведением — достойным — менять мнение о себе. Никого не касается, что происходит между ней и Корнеем. Никого не касается, как ее поведение на корпоративе повлияло на их отношения. Никого ничего не касается. Отношения теперь — под их общей коркой. Ледяной. Непрошибаемой. Все тылы должны быть прикрыты.
Аня долго не могла разобраться с тем, как вести себя с Денисом. Чего ждет от нее Корней. Спрашивать не рискнула бы. Но хотела, чтобы не было ни единого повода усомниться.
Игнорировала, пока однажды не попала в западню.
— Ты потеряла ко мне интерес? — он улыбался криво, бегая глазами по лицу. Она почувствовала, что ускоряется сердечный ритм, сглотнула… Собралась.
— Я никогда не испытывала к тебе интерес. Я поступила ужасно. Ты тоже. Не подходи ко мне, пожалуйста, больше никогда.
— А если подойду? — Аня говорила ровно и честно. Без агрессии, но с уверенностью в каждом своем слове. Дениса же, кажется, эта ее серьезность позабавила. Он склонил голову, уточнил, глядя на нее внимательней.
— Получишь по лицу. И жалобу за домогательства. — И вместе того, чтобы стушеваться, засомневаться, вспомнить о том, что люди не виноваты… Аня произнесла, не сомневаясь в том, что так и будет. Обозначать границы допустимого с ним надо было раньше. Теперь это было очевидно. Она сама допустила то, что в данный момент парень относится к ее словам легкомысленно — уже ведь получал когда-то отказ, а потом… Но на сей раз никаких «а потом» быть не могло. И если придется действовать решительно — она сможет. — Отпусти руку. — Аня опустила взгляд, смотрела на локоть, сжатый его пальцами…
Ждала.
Денис же будто бы мешкал. Думал… Но не рискнул. Отпустил, поднял руки, в ответ на ее кивок и:
— Спасибо.
Снова усмехнулся.
— Раньше ты мне нравилась больше… — Зачем-то уточнил. Возможно, желая посеять новые сомнения, но на сей раз — без шансов.
— А ты мне никогда не нравился. Хорошего дня.
Потому что Аня не стушевалась. Обошла, слыша стук каблуков и собственного сердца, шла по коридору, почему-то ощущая подъем… Она учится… У нее получается… Увидев за поворотом подходившего к одной из переговорок Высоцкого, не сдержала улыбку. В ответ на приподнятую бровь мотнула головой… Проходя мимо позволила себе скользнуть своим указательным по костяшкам его пальцев, получить новый взгляд с сомнением, когда прошла, а он повернул голову вслед за ней…
— Все нормально?
Услышать вопрос, улыбнуться шире, кивнуть уверенней, шепнуть:
— Да. Все хорошо. — Удовлетворив любопытство и успокоив, а потом снова разойтись… Осознавая, что просто взгляд на него отзывается куда сильней, чем все на свете слова и действия любого другого человека.
Как-то раз, набравшись смелости, Аня спросила, сказали ли ему что-то люди, мнение которых для него важно, относительно ее поведения на корпоративе. Имела в виду, конечно, «старших коллег», за стол с которыми она идти, как его спутница, отказалась.
Корней не стал углубляться, просто пожал плечами. Потом хмыкнул, посмотрел лукаво, провел по бровям, произнес: «Самарский намекнул, что тебе бы гитару еще… И можно было без аниматоров»…
Заставив Аню покраснеть до корней волос, а сам же почему-то рассмеялся, услышав ее: «божечки, стыдно-то как…». Успокаивать и переубеждать не пытался. Стыдно. И это хорошо. Хуже было бы, если не поняла, как вляпала — и себя, и его.
Кроме стремления справиться с последствиями своих действий на работе, Аня всерьез взялась и за просьбы Высоцкого, которые легкомысленно откладывала.