Я не хотела убивать

Седов Б. К.

–  Ништяк прикинулась, - одобрил он, используя тусовочный слэнг, который ему пришлось скоропалительно осваивать ночью в библиотеке.
– Теперь, герла, на электричку.

–  Не так грубо, пожалуйста, - ответила я.
– Ты же не хочешь, чтобы я всю дорогу тебя чуваком называла?!

Мы оба рассмеялись и, выйдя за ворота стилетовских владений, двинулись в сторону вокзала.

В электричке было немноголюдно. Поезд, постукивая колесами, снова нес меня в Петербург. «Боже, как давно я не ездила в электричках», - подумала я, а потом вспомнила, что не так уж и давно. Меньше

двух лет. Но мне казалось, что прошла вечность. Я посмотрела на Кувалду, который сидел напротив меня и думал о чем-то своем. Потом мой взгляд упал на гитарный кейс. Я вспомнила, что когда-то часами могла слушать музыку. Русский рок, который учил меня жизни. «Могла ли я тогда хотя бы представить себе, какая жизнь меня ждет? Конечно же, нет. Об этой жизни русский рок молчал. И школу этой жизни мне пришлось осваивать без его помощи».

По мере того как поезд приближался к Петербургу, электричка наполнялась народом. Мне вспомнилась песня, автором которой был малоизвестный питерский рок-н-ролльщик Wiking NorDSun.

А что нам делать летом: дача, сад и огород - В зеленых электричках туда ползет народ. Мужчины едут с водкой, а женщины с вином В который раз отметить посевной сезон. Бабульки и дедульки с тележками в руках На муравьиных тропах опять наводят страх. На лисопедах дети, подростки на игле, Родители в ответе, а президент в Кремле Сидит в огромном кресле и тупо смотрит в стол. Ну а в программе «Вести» один сплошной пейнтбол. Такие вот расклады: дача, сад и огород. В зеленых электричках там давится народ.

Спасибо Бобу с Майком, спасибо Шевчуку За то, что разогнали древнерусскую тоску, За ром и пепси-колу, за мир, который ноль, За комсомол и школу, за хлеб, ну, и за соль. Теперь, как рыбки в банке, потея и лоснясь, На дачи спозаранку народ кишит, как грязь.

Спасибо Джони Деппу, спасибо Кьяну Ривз За то, что не в совдепе ребята родились. Спасибо Тарантино, он нам открыл глаза, Что главное в картине не рынок, а базар. Такие вот расклады, такие вот дела. В зеленых электричках трамбует нас страна… В зеленых электричках нас посылают на…

И вот мы уже на Финляндском. Выходим на площадь, в середине которой возвышается памятник вождю пролетариата Ульянову-Ленину, символично указывающему правой рукой на здание Большого дома, что на Литейном, 4. Мы доходим до Литейного моста. Переходим на другую сторону Невы. Проходим половину Литейного проспекта, сворачиваем на Пестеля, выходим к Фонтанке. И тут меня словно током ударило. Вот оно, то самое здание городского суда, где мне прочитали приговор, где я последний раз видела Самошина.

Четко следуя плану Стилета, мы заходим в одну из парадных расположенного рядом с судом дома и устремляемся на чердак. Находим там необходимый нам люк. Кувалда, достав из кейса ломик, вскрывает люк, и я пролезаю в самое междукрышие. «Хорошо, что он взял меня с собой, - пронеслось у меня голове - С его-то габаритами он бы точно сюда не вписался».

Когда я оказалась наверху, он передал мне кейс с инструментом и посоветовал расположить его там как можно удобнее, что я и сделала.

Затем вылезла обратно, а Кувалда, закрыв люк, спрятал ломик в электрический щиток, находившийся рядом.

Затаив дыхание, мы прислушались к звукам на лестнице и, убедившись, что все тихо, спустились с чердака. А потом по одному, с пятиминутной паузой, покинули выбранный Стилетом дом, заранее договорившись встретиться в грузинской пивной «Метехи», что в десяти минутах ходьбы по набережной Фонтанки в сторону Невского проспекта, если идти от здания горсуда. Мы оба устали, по большей части из-за нервного перенапряжения, и нам банально хотелось есть.

* * *

Огромное помещение конференц-зала «Рэдиссон Отеля Лазурная» было наполнено ярким светом хрустальных люстр и гулом нескольких сотен голосов.

Полина была сегодня в белом костюме, красиво оттеняющем ее загорелую кожу, отец - в светло-бежевом. Самошина с ними не было. Он задержался в номере, заявив, что подойдет позже.

Полина и Питер Остенбах протиснулись между рядами обитых темным бархатом кресел и заняли свои места. Как только все расселись, на сцену вышел седовласый господин и попросил тишины.

–  Дамы и господа, только что нам сообщили, что сегодня утром автомобиль президента Международной Ассоциации Здравоохранения Кристофа Валенберга попал в автокатастрофу. Сам президент жив, состояние его оценивается как среднетяжелое и в настоящий момент он госпитализирован. Являясь, как вы знаете, одним из главных учредителей симпозиума, он очень попросил перенести мероприятие ровно на месяц, поручившись взять на себя большую часть издержек, связанных с внезапно возникшими неудобствами.

Запыхавшийся Самошин влетел в зал уже к концу выступлений, и, завидев Полину и Питера Остенбахов, он, стараясь не шуметь, полез между рядами к их креслам. Со всех сторон послышался негодующий шепот:

–  Молодой человек, аккуратнее, пожалуйста. Вы наступили мне на ногу.

–  Ой, приношу свои извинения! Простите… - продолжал протискиваться Самошин.

–  Как же можно быть таким бескультурным!…

Наконец Самошин все же добрался до своего кресла и плюхнулся рядом с Полиной.

–  Извините за опоздание, Полина Петровна…

Полина лишь смерила его недоверчивым взглядом и отвернулась.

–  Что-то произошло?

–  Симпозиум переносится, - прохладно ответила она.
– Сам господин Валенберг попал в автокатастрофу. Слава Богу, жив и попросил отложить официальное открытие на месяц.

–  И что?
– словно не понял Самошин.

–  А то, что будем отдыхать здесь еще целый месяц, - встрял в разговор Питер Остенбах.
– Надеюсь, вы не покинете нас, герр Самошин.

–  Что вы, что вы. Для меня такая честь находиться рядом с вами и вашей очаровательной дочерью. С вашего позволения, я оставлю вас ненадолго - пойду позвоню в Выборг, предупрежу родителей, чтобы не волновались.

Оставив Остенбаха и Полину и выйдя за пределы конференц-зала, Владимир тут же помчался в бизнесцентр к заветному телефону.