Я не сулю тебе рая
Шрифт:
— Что же мне делать? — спросил я, раздумывая, как бы поскорей отвязаться от неподкупных стражей порядка. — Каюсь в том, что пошел по газону и нарушил правила движения. И плакат теперь вижу: «У нас по газонам не ходят!» Но я думал, какие же могут быть газоны в такую глубокую осень… Простите.
— Прощать никак не можем, — отрубил мальчишка. — Придется вам следовать за нами в штаб. У нас такой железный порядок.
Вот те на! Не думал, что придется идти на свидание под конвоем.
— Послушайте, неподкупные: может, отпустите с миром? Или дайте лопату, малость поработаю? — взмолился я.
Лучше, разумеется, затушить инцидент в самом начале, чем попасться на глаза Айбике. Засмеет.
— Мы ничего сделать не можем, — упорно стояли они на своем.
Если попытаться сбежать, они, чего доброго,
В подвальном этаже, в двух комнатах, освещенных большими — по сто пятьдесят свечей — лампами, располагался их штаб.
Как только вошли:
— Дяденька нарушил порядок, шел по газону, — доложил мальчик, будто рапортуя о победе.
Девчонка с длинными косичками, темноглазая и смуглая, повернулась ко мне вежливо, но с достоинством и проговорила:
— Садитесь, пожалуйста. Я проведу среди вас воспитательную работу. — И, не переводя дух, пояснила: — Мы назвали себя салаватиками в честь Салавата Юлаева. Мы дали себе слово научиться у взрослых, как нам стать лучше…
Наверное, в этот штаб не часто попадают люди под конвоем… Ребятишки здорово обрадовались: наконец-то они смогут кого-нибудь перевоспитать! Девчонки, перебивая друг друга, начали рассказывать про отряд «Зеленого кушака», шефствующий над всеми деревьями и цветами, и про отряд «Театр площадей», который время от времени обслуживает концертными выступлениями все площади города…
«Пора смыться, пока не пришла Айбика», — подумал я, ища предлога к тому, чтобы без шума распрощаться с неподкупными.
— Ну, я пошел, — проговорил я, вставая. — Спасибо за все, что рассказали. Теперь я на всю жизнь запомню — по газонам ходить нельзя.
— Мы вам еще не рассказали про нашу клятву…
В этой клятве салаватиков, как я тут же узнал, сказано, что они будут сурово и постоянно бороться с бездельем, хулиганством, воровством, сплетнями, карьеризмом, грубостью, со всем, что загрязняет человеческие души и портит жизнь.
— Ведь и взрослые, чтобы они могли стать настоящими членами бригад коммунистического труда, тоже с этим борются, — сказала смуглянка, заканчивая свое воспитательное мероприятие.
И тут я поймал себя на мысли: «Все это выдумка Айбики. И девчонки здорово подражают своей вожатой, когда «воспитывают».
Комок подкатил к моему горлу, сам не знаю почему. Может, потому, что я позавидовал этим неподкупным?
— Вы мне здорово понравились, — вынужден был я заявить им. — В честь нашего знакомства я вам тоже кое-что расскажу. Например, о пионерском знамени. Конечно, я сейчас не пионер, но я им был. Хотите послушать?
«Здравствуй, знамя!
Давай представим себе, что мы совсем наедине, И я скажу тебе то, что только наедине и говорится.
Я склоняю голову перед тобою, пионерское знамя. Я становлюсь на колени и с чистой со-вестью тебя целую.
Возле тебя я всегда чувствую себя счастливым.
Ты, пионерское знамя, яркое, зовущее, стало символом чистоты наших помыслов. Твое место — в голубом просторе, там, где так много воздуха, солнечного света и самое главное — полным-полно ветра. Тебе же вовсе не весело, это я знаю, если не веет ветер, если не носится вокруг тебя вихрь, если не бушует ураган.
Ведь знамя рождено для бурь!
Взвейся выше! Оттуда, с высоты, тебе хорошо будут видны наши лица, наши глаза, наше дерзновение, наши успехи и наши ошибки.
И нам, живущим под знаменем, ничего не страшно. Вот почему мы так крепко держим твое древко и так высоко возносим тебя.
По тому, будешь ли ты улыбаться или хмуриться, по тому, будешь ли весело шептаться с ветром или извиваться под злыми порывами бури, мы поймем, что нам нужно делать: мы знаем твой язык, знамя.
Вейся! Вейся! Вейся!
И нам, вышедшим на дорогу больших дел, пожелай счастья. Скажи: пусть сопутствует
Спасибо тебе, знамя».
…Девчонки сидели точно завороженные, я сам не ожидал такого успеха. Значит, был в ударе.
Тут несмело подошла ко мне смуглянка с косичками и неожиданно сказала:
— Мы с девчонками сошьем знамя, которое ищет бури.
И вдруг в ее больших зрачках я увидел — клянусь, что увидел! — отражение Айбики. Она только-только вошла и остановилась за моей спиной. Я сделал вид, что ничего не заметил.
— Ладно, так и быть, — сказал я, — расскажу еще одну поэму.
«…В том городе, где я родился и рос, жила-была красивая вожатая. Ведь в каждом городе есть свои прекрасные вожаки, это известно всем.
Та вожатая была нашим другом и товарищем, сестрою и судьею. Мы гордились ею и восхищались.
Она пела для нас прекрасные песни.
И она знала, не могла не знать, что все мы, мальчишки и девчонки, без ума от нее. И, пожалуй, она чувствовала, не могла этого не чувствовать, что без нее нам грустно. Почти тоскливо.
И вот однажды она пришла к нам не одна. Ее спутник был в форме летчика: голубое с золотом. Цвет неба и солнца!
Летчик терпеливо ждал, когда она допоет свои песни. И тогда увел ее. Каждый раз он уводил ее куда хотел, и она прощалась с нами, счастливо смеясь.
Мы, конечно, мучились и горевали. Мы никому не хотели отдавать нашу вожатую, даже летчику.
Мы стали носить ей самые красивые цветы, какие росли в нашем городе. Пели ее любимые песни. Мы души свои готовы были ей отдать.
И нам хотелось стать лучше того летчика. И лучше всех летчиков мира заодно.
Мы еще не знали тогда, что летчики пленяют девушек. Пленяют и уводят в свое голубое небо. К солнечному свету, поближе к звездам.
Мы сильно загрустили, когда это случилось. А случилось такое, несмотря на то, что мы носили самые красивые цветы. И пели ее любимые песни.
Я помню, слезы были соленые. Они оказались горячими. Первыми такими».
Все это, конечно, я наговорил ради Айбики, ради нее одной. Ведь я знал, что она стоит за моей спиной и слушает меня.
Я неожиданно оглянулся. На ресницах Айбики висели слезы; пытаясь овладеть собой, она улыбнулась и протянула мне руку. А за нею стоял Валентин. Если бы я только знал, что он тут, разумеется, ни за что бы не выкинул такой номер. Подумать, какой декламатор объявился.
— Пока я поговорю с ребятами о наших планах на следующую неделю, вы прогуляйтесь, — приказала нам Айбика и быстро выпроводила из штаба.
Мы вышли во двор и молча закурили. Стоим и дымим. И не о чем нам болтать. Надоели мы друг другу, не говоря о том, что он встал поперек моего пути, а я — поперек его пути.
Первым спохватился Валентин. Желая как-то выпутаться из неловкого положения, он доложил:
— У меня на тумбочке лежит журнал «Стрекоза», лет сто назад издавался. Случайно попал в руки.
— Ну и что?
— Тогдашних бюрократов здорово чешут… Каждой канцелярии, пишут, полагается один чиновник для обобщения, один для умозаключения, один для двигания бумаг вперед и один для двигания назад, один для вопросов, один для ответов и один для справки о том, мы ли пишем или нам пишут…
Я слушал его и ловил себя на мысли: он же безумно любит Айбику! Это как пить дать!
44
Я пригласил Айбику на вечер. Оказывается, Валентин успел это сделать днем раньше. «Нерасторопен ты, братец! — отчитал я сам себя. — Обходят тебя по всем статьям».
Явились мы втроем, но не к самому началу вечера. Айбика решила показаться в новом платье. Ну, мы, как и полагается настоящим соперникам, сопровождали ее к портнихе и обратно. Одним словом, опоздали к началу.