Я никогда и нигде не умру

Хиллесум Этти

Да, мой Бог, деля с тобой все превратности судьбы, я очень верна тебе, и я не погибну. Я все еще верю в глубокий смысл этой жизни и знаю, как мне жить дальше, я чувствую в себе большую уверенность, которая есть и у него. Тебе это кажется непостижимым, но я нахожу жизнь прекрасной, и я так счастлива. Разве это не поразительно? Я бы не осмелилась с кем-нибудь другим так подробно говорить об этом.

21 июля [1942], вторник, 9 вечера. Сегодня под вечер, во время долгого пути домой, когда меня снова охватило непрекращающееся беспокойство, я сказала себе: «Если уж ты заявляешь, что веришь в Бога, тогда будь последовательна и полностью доверься, предайся ему. Но в таком случае тебе не

надо волноваться о завтрашнем дне». Я шла сегодня с ним вдоль набережной и благодарна тебе, Господи, за то, что это все еще возможно. Если только пять минут за день я смогу побыть с ним вместе, это будет компенсировать весь этот полный тяжелой работы день. Он сказал: «Ох, все эти наши тревоги». И я в ответ: «Мы, если в нас жива вера, должны быть последовательны, и доверие наше должно быть полным».

Я кажусь себе сосудом, предназначенным для того драгоценного кусочка жизни, за который я несу ответственность. Чувствую себя ответственной за большое, прекрасное ощущение жизни в себе, которое должна постараться перенести невредимым через эти времена в лучшие. В этом-то все дело. Постоянно осознаю это. Бывают моменты, когда думаю, что должна покориться, сдаться, но всякий раз побеждает это чувство ответственности за сохранение в себе настоящей живой жизни. Сейчас прочту еще несколько писем Рильке и потом пораньше отправлюсь в постель. Что касается моей личной жизни, — вплоть до сегодняшнего дня все бесконечно хорошо.

В обстановке, средней между адом и сумасшедшим домом, печатая настоятельные прошения, я в промежутках читала Рильке. И он сказал мне так много, будто читала я, уединившись в моей тихой комнате.

«Но, по меньшей мере, я открыл в себе жест, позволяющий одно великое противопоставлять другому не с целью избавления от тяжести, которая во всем великом огромна, а во всем непостижимом бесконечна, а чтобы всегда вновь находить ее все на том же возвышенном месте, на котором, безмерно вырастая поверх наших перепутанных печалей и невзирая на них, — она продолжает свою жизнь».

И вот что мне хотелось сказать еще: думаю, я постепенно приближаюсь к той простоте, к которой всегда стремилась.

22 июля [1942], 8 часов утра. Господи, дай мне силы, не только душевные, но и физические. В момент слабости честно признаюсь тебе: если я должна буду уйти из этого дома, то не знаю, что мне делать дальше. Но я не хочу ни одного дня заранее беспокоиться об этом. Сними с меня эти волнения, потому что, если ко всему прочему я должна буду выдерживать еще и их, — просто не смогу дальше жить.

Сегодня я очень уставшая, полностью разбитая, и у меня не хватает духа продолжать эту работу. Не особенно верю в ее смысл, и если так будет и дальше, то это совершенно вымотает меня. И тем не менее я благодарна тебе за то, что ты не дал мне сидеть за моим тихим письменным столом, а поставил меня в самый центр страданий и волнений этого времени. В идиллии общения с тобой в безопасном кабинете не было бы ничего сложного. Сейчас нужно сохранить тебя целым и невредимым внутри себя, и, как я обещала, любой ценой остаться верной тебе.

Когда я вот так иду по улицам, я много раздумываю о твоем мире, то есть это, собственно говоря, нельзя назвать «раздумьями», скорее это попытка проникнуть в него с помощью нового органа чувств. Порой мне кажется, что я могу окинуть взглядом это время как некий исторический этап, начало и конец которого я вижу, и могу определить его место в целой истории.

И поэтому я так благодарна за то, что во мне нет и малейшего ожесточения, нет ненависти, за то, что во мне есть душевное спокойствие, которое не является покорностью, и за то, как бы странно это ни звучало, что каким-то образом я даже понимаю это время! Если понять людей, можно понять и время, так

как оно осуществляется через нас, людей. Оно такое — какое есть, и мы должны его понимать, хотя, зачастую сбитые с толку, оказываемся перед ним бессильны. Я всегда буду идти своей собственной, вымощенной добром и верой внутренней дорогой, которая становится все проще.

23 июля [1942], четверг, 9 часов вечера. Мои красные и желтые розы совсем уже распустились. Пока я была там, в аду, они здесь тихонько цвели. Многие скажут: «Как можно сейчас думать еще и о цветах?»

Вчера вечером, после долгой дороги под дождем с моими волдырями, я все же прошла немножко дальше, до тележки с цветами, и пришла домой с большим букетом роз. И теперь они тут стоят. Они так же реальны, как те беды, которые каждый день я переживаю вместе с другими. В моей жизни есть место для многих вещей. И во мне, Господи, много места. Проходя сегодня через переполненный коридор, я вдруг почувствовала сильное желание опуститься на колени прямо там, посреди всех людей. Единственно достойное человека действие, оставшееся нам в это время, — это стать перед Господом на колени. Каждый день я узнаю о людях что-то новое и все отчетливее вижу, что человек человеку помочь не в состоянии, что все больше нужно рассчитывать на свои собственные внутренние силы.

Когда мы говорили о том, как важно не утратить смысл жизни, он сказал: «Смысл жизни — не сама жизнь».

Последнее время я часто повторяю: «Это уже полное свинство». Но сегодня мне пришло в голову, что это слово не следует употреблять так часто, оно повисает в атмосфере, однако никак ее не улучшает.

Больше всего удручает то, что среди людей, с которыми я работаю, почти нет никого, чей бы внутренний горизонт расширялся. Они и страдают не по-настоящему. Они ненавидят, они оптимистично ослеплены собственной персоной, они занимаются интригами и тщеславны в своих должностенках. Это большой грязный хлев, и бывают минуты, когда, в совершенном унынии положив голову на пишущую машинку, мне хочется сказать: «Я больше так не могу». Но все продолжается, и я все больше узнаю о людях.

Сейчас 10 часов. Вообще-то надо бы лечь спать. Но хочется еще немного почитать. Мне еще так хорошо. Лизл, отважная маленькая Лизл не спит до трех ночи, шьет сумки для одной фабрики. Вернер уже 60 часов не переодевался. В нашей жизни произошли очень странные вещи. Господи, дай нам всем силы. И главное, дай ему снова стать здоровым, не забирай его у меня. Сегодня вдруг стало так страшно, что я могу потерять его.

Господи, я обещала доверять тебе и поэтому отгоняю от себя страх и беспокойство за него. В субботу ночью буду с ним. За то, что это вообще еще возможно, не хватает слов благодарности. Этот день был очень тяжелым, но все-таки я его выдержала. Не знаю почему, но сейчас хочется сказать что-то очень хорошее, что-нибудь о розах или о моей любви к нему. Прочту еще несколько стихотворений Рильке и потом — спать.

В субботу у меня будет выходной.

Самое удивительное, что с недавних пор мой организм функционирует отлично: ни головной боли, ни боли в желудке и т. д. Иногда, правда, чувствую ее приближение, но тогда я ухожу в свой внутренний покой и остаюсь там до тех пор, пока кровь не начинает снова равномерно течь по моим венам. Возможно, мои недуги были вызваны причинами психологического порядка. А мое спокойствие вовсе не вынужденное, как многие думают, и не от переутомления. Если бы год назад со мной произошло все, что происходит сейчас, наверняка через три дня я бы потеряла сознание, или была бы взвинчено-резвой, или покончила с собой. Теперь во мне — равновесие, выносливость и покой. Наблюдая за событиями, я догадываюсь о взаимосвязи вещей, хоть и не вполне ясно понимаю их. Одним словом, вопреки всему, Господи, мне очень хорошо. Все-таки не могу сейчас читать, слишком устала, завтра встану пораньше и сяду за письменный стол.