Я обещала, и я уйду
Шрифт:
Рабочие, переговариваясь матом, разбирали декорацию. Иринаполушептала, задышливо, как в бреду:
– - Поверь, поверь, я ни в чем тебя не обвиняю, Тамазик. Я никогдани в чем тебя не обвиню. Человек, когдаон взваливает насебя что-то, рассчитывает силы. Хоть интуитивно. Ты знал, что я должнаумереть, тебя хватило бы надвагодадля любого сопротивленияю
– - Неправда, -- так же шепотом, лихорадочно возразил Тамаз.
– - Я первый раз сделал тебе предложение, когданичего не зналю
– - Нет-нет, не перебивай, это не так, это не такю Ты сделал предложение.
– - Кончилось бы, кончилось!
– - убеждал Тамаз.
– - Вот именно -- кончилось бы!
– - поймалаИринавозлюбленного наневольном каламбуре.
– - А тут надвагодаю Я и саматакая ж. Мне, когдапоставили диагноз, предложили операцию -- я почему отказалась? Тоже -- рассчитываласилы. Знала, что умереть -- мне их хватит, авот бороться зажизнью Человек не обязан быть железным. Подвиг -- это мгновенная концентрация духа. Во всяком случае -ограниченная во времению
– - Почему мы сидим здсь?
– - А ты что?
– - чувствовалось: Ириназадаст сейчас главный вопрос, -- ты приехалю надолго?
– - Навсегда, -- твердо ответил Тамаз.
– - Если тебе плохо в Тбилисию
– - Нет, Тамазик, нет!
– - продолжалабить Ирину лихорадка.
– - Я благодарназатвой приезд. Но это тоже только хорошие намерения. Родные, друзьяю Работа, в конце концов!..
юРазговор казался бесконечным, ходил кругами, поэтому, когдамы увидели наших героев бредущими зимними ночными улицами -- беззащитные цветы наморозе, парижское чудище навязнущих в снегу колесиках: очень эффектно!
– - выяснилось, что продолжается он как бы с той самой точки, с того самого многоточия, накотором оставили мы его в зале:
– - юТбилиси сказка, СтранаЧудес, Зазеркальею Но маленькую Алису тудане пропишутю
– - Как не пропишут?! Как, то есть, не пропишут?!
– - Подожди, подожди, миленький! Я не в том смысле. Дахоть бы и в том. НатэлаСкорпионовнаю
– - Зачем ты ее так назвала?!
– - Извини, Тамазик, само сорвалось. И ты прав, что одернул. Это твоя матью Ты здесь все равно не выживешью
– - Совсем меня презираешь, да? Не считаешь мужчиной?
– - Считаю, миленький, считаю. Я верю: ты способен навсе. Ради меня, ради любвию Ради своей гордости. Но ты сломаешься тут, один, и я никогдасебе этого не прощу.
– - Как один? А ты?
– - А я не в счет. Я -- с минусом. Меня самое надо поддерживатью
юФигурки уменьшались, таяли. Словазатихалию
У подъездаподжидал квадратный Васечка.
– - Эй, парень, -- сказал Тамазу.
– - Отойдем? А ты, Ираю давай. Давай-давай отсюдова!
– - Васечка!
– - бросилась к нему перепуганная Ирина.
– - Это ж муж мой! Оставь нас, пожалуйста, в покое!
– - Я сказал: чеши! Я тебя предупреждал? Предупреждал, спрашиваю?
– - Тамаз, не надо!
– - крикнулаИрина.
– - Не связывайся! Беги!
– - и кивнуланадверь парадной.
– - Я его подержу!
Но тут и сам Тамаз прикрикнул:
– - Уйди-уйди!
– - Если что с ним случится, Васечкаю -- тихо произнеслаИрина.
– - Слушай, -- добавил Тамаз.
– - Кто тебя просит заменя заступаться, а? Я тебе кто: ребенок? женщина?! Уйди!..
Иринаубежалав парадную.
Тамаз пошел наВасечку.
Иринабросилацветы назаплеванный пол, принялась трезвонить, кулачком колотить во все двери подряд. И, перелетая навторой этаж, увиделамельком в окне, как блеснул зайчик предподъездного фонаря наполоске отточенной стали, которою ударяет ВасечкаТамаза.
У Ирины буквально отнялись ноги, и Тамаз успел уже осесть, аВасечкаподчеркнуто спокойным шагом полураствориться в темноте, покаонанашлав себе силы выбежать наулицу, броситься к супругу.
Напервом этаже однаиз дверей, наконец, отворилась. Заспанный мордоворот в трусах высунул голову:
– - Эй, кто тут народ будоражит?!
– - Ты что, правдаспалас ним?
– - Тамаз приоткрыл глаза, приходя в себя после шока, и это были первые его словаю 28.12.90 Вымыв и с психопатической тщательностью вытерев руки, сопровождаемый Ириною, одетой в умопомрачительное парижское nйgligй, брезгливо лавируя меж мокрыми пеленками, корытами и детскими велосипедами, бормочапод нос:
– - Ужель тасамая Татьяна?
– - Антон Сергеевич шел коммунальным общежитским коридором и только в конце его, у последнего, квартирного, выходаприостановился, взял Ирину заплечи, развернул, запустил руку в распах ее халатикаи внимательно, не глазами -- пальцами, осмотрел грудь.
– - М-даю -- хмыкнул.
Высунувшись из кухни, заними давно уже наблюдаланечесаная соседка, исполнявшая в ЫДаме с камелиямиы заглавную роль. Но Ирину не смутило и это, как не смутил докторов жест.
Антон Сергеевич вынул руку из распаха, сказал:
– - Прости, пожалуйста, затот вечерю Задурацкие приставания: как к горничнойю
– - Бросьте, Антон. Я уж и думать забыла.
– - А я все помню, помню, помнюю -- с несколько наигранной страстью просопел доктор.
– - Недооценил тебя.
– - И промурлыкал не то иронически, не то всерьез: -- Я так ошибся, я так наказан. Выходи заменя.
– - Что?
– - не поверилаушам Ирина.
– - Вы ж только что лечили моего мужа.
– - Ну, этою -- пренебрежительно махнул Антон рукою.
– - Что?
– - до смерти перепугалась Ирина.
– - Он не выживет?
– - Он-то?
– - сейчас дктор не вдруг врубился в логику ирининых мыслей.
– Он-то выживет, успокойся.
– - Ага, успокойся! С вашим умением ставить диагнозы!..
– - Дура!
– - вдруг сильно обозлился Антон.
– - У меня гистограммасохранилась, у меня фотографиию Я уже во все журналы послал! Это ж уникальный случай: ты выздоровела, потому что очень захотела!
– - А может, -- припомнилаИрина, -- просто повелаинтенсивную половую жизнь?
– - Натебе чудо свершилось!
– - А если, -- кивнулаИринав конец коридора, -- нанем не свершится?