Я оставлю свет включенным
Шрифт:
Несколько минут Анна смотрела на деревянный пол, усеянный белоснежными листами, а затем достала из сумочки телефон и набрала номер врача, к которому ходила вот уже двадцать лет и с которым в молодости крутила недолгий роман:
– Костик, это я. Мне нужно полное обследование. Кажется, со мной что-то не так.
Два дня спустя она сидела на краешке стула в кабинете у врача, пытаясь переварить полученную информацию.
– Ты в этом уверен? – тихим и слишком спокойным голосом переспросила Анна Ивановна.
Константин
– Аня, мы можем провести еще обследования, перепроверить, но… – Он замялся.
– Но Паркинсона ничто не отменит, так? – Она посмотрела ему прямо в глаза, а он отвел взгляд и ничего не сказал. Уставился на стену своего небольшого кабинета, увешанную бессмысленными плакатами о целиакии и педикулезе. Анна была умна, из тех, кому не требовалось утешение.
– Сколько у меня времени, Костя?
Он пожал плечами:
– Этого тебе никто не скажет. Прогресс болезни зависит от многих факторов и общего состояния организма.
– В общих чертах, что меня ждет?
– Аня…
– Костя, прекрати, бога ради, не надо мне тут китайских церемоний! Не щади мои чувства! Мне нужно знать перспективы на ближайшее будущее. Говори как есть, – резко оборвала она его. Наверное, поэтому он тогда все-таки не отважился уйти от жены, хотя был влюблен, как подросток. Слишком резка, слишком прямолинейна. Не женщина, а штангенциркуль. С ней действительно лучше не миндальничать.
– Вначале ты утратишь работоспособность. Учитывая специфику твоей деятельности, произойдет это довольно скоро.
Анна сидела не шелохнувшись, спина как струна: тронь – и зазвенит.
– Дальше, – приказала она спокойным голосом.
– Затем последует невозможность самообслуживания и инвалидность.
– Как быстро?
– Как быстро – что?
– Как быстро я стану инвалидом?
– Послушай, вся болезнь протекает в пять этапов. – Константин Михайлович перешел из личной плоскости в профессиональную и сразу же почувствовал себя гораздо увереннее. – Первая стадия наиболее длительная и протекает она бессимптомно. Подозреваю, что ее ты уже миновала.
– А остальные четыре?
– Остальные набирают оборот и интенсивность, и последняя, пятая, увы, самая быстротечная.
– Как быстро я до нее докачусь?
Константин Михайлович всплеснул руками и откинулся на спинку старого, видавшего виды, но необыкновенно удобного кресла. Сложил руки на незаметно ставшем довольно объемным животе:
– Аня, тут все зависит от тебя и от твоей воли к жизни и здоровью. Если будешь соблюдать все рекомендации, двигаться…
– Костя, я же попросила, – холодно прервала его Анна и укоризненно посмотрела на бывшего любовника. Помимо воли Константин Михайлович отметил, что глаза у нее все такие же голубые.
– Лет десять-двенадцать максимум.
– Ясно, спасибо. – Она встала,
– Аня, нужно будет подготовить родных, – остановил он ее, когда она уже взялась за ручку двери.
– Зачем? – Анна повернулась к Константину, на лице выражение неподдельного удивления.
– Как – зачем? – смутился тот. – Это же им предстоит о тебе заботиться, в конце концов, они должны быть готовы. Не только материально, но и морально. Знаешь, это не просто для всей семьи.
– Костя. – Анна впервые за все время их разговора улыбнулась. – Костя, ты сейчас глупости говоришь. Мои родные не смогут обо мне заботиться, я это сделаю сама.
– Ты иди с детьми грибы собирать, надо будет на зиму насушить, – напутствовал Глафиру Григорий Антоныч, ставя в печь массивный горшок с кашей, щедро сдобренной куском сливочного масла.
Глафира с плохо скрываемой радостью смотрела на старика: тот с утра уже сходил в баню, тщательно расчесал седые волосы, которые она заставила его обстричь вместе с бородой и усами. Одет в молодежную клетчатую рубашку, которую она также заставила его принять в подарок.
После той полной откровений ночи у них со стариком началась дружба. Антоныч воспрянул духом и погрузился в заботы о неприкаянном семействе, а Глафира впитывала каждое его слово и пыталась начать новую жизнь в надежде на чудо.
Она нашла способ бороться с ночными призраками – спать как можно меньше. Далеко за полночь она проваливались в черную дыру, а вставала до того, как деревенские петухи объявляли о начале нового дня. Это помогало. Усталость оказалась сильнее кошмаров.
Совместными усилиями им с Антонычем удалось заделать щели в избе, застеклить и утеплить окна, возродить огромную печь, на которой она в первое время устроила лежанку для детей.
Мало-помалу Григорий Антонович приводил в порядок комнаты, а в избе их было целых шесть: бабушка относилась в свое время к «зажиточным» и родила семерых детей, из которых, впрочем, до взрослого возраста дожила только мать Наташи и Глафиры. Кстати, Глафиру назвали таким странным именем именно в честь бабки, но особой любви у них все равно не получилось.
– Му-у-у, – раздалось вдруг у нее под ухом, и Глафира вздрогнула от неожиданности.
– Звонкая какая, – засмеялся Григорий Антонович.
– Корова? – глупо переспросила Глафира.
– Не просто корова, Эсмеральда! – Старик назидательно поднял палец.
– Эсмеральда? – не поняла Глафира.
По совету старика она полностью сменила имидж. Купила платья до пят, чьи длинные рукава полностью закрывали руки с татуировками, а на голову надела платок. В таком виде она и явилась на следующий день к соседке – Светлане Фоминичне, чтобы поблагодарить за помощь. Соседке скромная девушка пришлась по сердцу (Антонович как в воду глядел), и она приняла деятельное участие в жизни новоприбывших, которое заключалась в том, что она снабжала соседей свежими продуктами и обучала Глафиру премудростям готовки.