Я подарю тебе боль
Шрифт:
– Твоей вины здесь нет.
– Есть. Раз она такая выросла – где-то я недоглядел. И ещё… Даш, я подозревал, что она с Эдуардом связалась. Но…
Я вспомнила, как он в предыдущую нашу встречу прятал от меня взгляд и ощущал себя явно неловко. Теперь было понятно, почему.
– Но? – подбодрила его мягко.
– Не был уверен. Просто как-то раз домой возвращался и услышал с лестницы, как она прощалась с кем-то… ласково. Почудился голос Эдика, но его самого я не видел. Пока поднялся – тот человек на лифте уехал. А когда у дочки спросил, не заходил ли Эдуард – она лишь
Я утешающе похлопала его по руке.
– Не переживай, все к лучшему случилось. И Эдика никто не заставлял с Линой спать. Этот выбор он сделал сам. За это и расплатился.
Мы, переговариваясь, дошли до небольшого сквера. Володя остановился, тяжело вздохнул… Горько проговорил:
– Вот как так получается в жизни? Я ведь старался, как мог, все ради неё делал, а что в итоге… Ну куда мне деваться было? С моей специальностью нет в городе хорошей работы, вахта была единственным способом нормально заработать, чтобы на все хватило... Помочь ведь было некому… совсем. Родители жены отгородились, мои сами от пенсии до пенсии перебивались… А ребёнку столько всего надо! Тебе ли не знать… Я о будущем ее думал, об образовании, о том, чтобы у неё было все нужное. А она обижалась… Но разве мне самому легко было? Если бы я не вахтовал, кто бы нас содержал, кто помог?.. Я из-за неё и не женился второй раз, чтобы не ревновала, не переживала… Хотя женщина хорошая была в моей жизни, много лет меня ждала, а я…
Он горестно махнул рукой. Мне было по-человечески его жаль. Он простой, работящий мужик, который выживал, как мог. Может, о любви сказать дочери не умел, вынужден был уезжать, оставлять её, но ведь при этом все для неё делал. Просто ей этого было мало. Просто она так и не поняла, не оценила, как он старался.
Я сама была ребёнком девяностых и знала, что это такое – до изнеможения работающие родители, которых видела чаще всего только перед сном. Мне тоже порой не хватало любви, внимания, тепла. Но со временем пришло осознание, что родительская любовь – она в поступках. В том, как мама носила сама многократно штопанные колготки, а мне старалась покупать все новое…
Это та любовь, о которой не кричат вслух. Неприметная, на первый взгляд, но самая… настоящая. Искренняя. Жертвенная.
Лина просто пока этого не поняла.
Я накрыла руки Володи своими, от души сказала…
– Лина молодая ещё, глупая. Может, однажды она все поймёт.
Он сжал мои ладони в ответ.
– Даша, спасибо тебе большое. Ты всегда к нам добра была. К Лине относилась, как к своей, как к родной… Как мне перед тобой стыдно…
– Ну, перестань. Что было – то было.
Он кивнул. Потом добавил…
– Жизнь её, знаешь, уже наказала. Не знаю, слышала ли ты… надругались над ней какие-то подонки, в общем. Так их и не нашли. А она теперь другая совсем стала. Замкнутая. Дома сидит, никуда не выходит, кроме как в больницу… Я её к психологу отвести хотел, а она ни в какую…
Я об этой истории слышала. В чем-то случившееся было закономерным, учитывая былой образ
– Ты просто поддержи её, Володь, - посоветовала искренне. – Вы ведь, на самом деле, очень нужны друг другу.
– Я стараюсь, - просто ответил он.
Мы ещё немного поговорили и распрощались. Я вышла из сквера, прошла по центральной улице, вдруг поймав себя мысли, что невольно хожу по тем же местам, где бывала с Давидом…
Так давала знать о себе тоска. Но лучше было мысли о нем задвинуть куда-то подальше.
Когда несколькими часами позже я вышла из лифта на своём этаже – невольно подумала, что у меня начались галлюцинации.
Потому что, опираясь спиной о стену, у моей двери стоял… Давид.
Завидев меня, он спешно шагнул навстречу. Посмотрев в глаза, внезапно, но решительно выпалил:
– Я за тобой приехал. Не могу так больше. Не хочу.
Сердце мгновенно скакануло к горлу, забилось резче, быстрее, волнуясь и радуясь тому, что он снова здесь. А от его слов внутри родилось какое-то щемящее чувство…
Я бы не призналась вслух, как мне, на самом деле, хотелось это слышать. И как я отгоняла от себя подобные мысли, считая, что это несбыточно. Что все позади…
– Давай хоть в квартиру зайдём сначала, - ответила, усмехнувшись.
Я провела его на кухню – почему-то комфортнее всего мне было разговаривать именно там.
– Чая хочешь? – предложила будничным тоном, лишь бы не выдать того, как все внутри переворачивалось от его присутствия.
– Чая – нет, - откликнулся он лаконично. – Тебя хочу.
Это внезапное признание заставило меня застыть, а потом – нарочито рассмеяться…
Так было проще, чем показать в открытую, что эти слова сотворили с моей душой.
Как там все пело и болело одновременно.
– Я не шучу.
– Не думала, что ещё тебя увижу, - проговорила уже серьёзнее.
Хотя, на самом-то деле, мы не теряли с ним связи. С тех пор, как он уехал, мы постоянно переписывались, созванивались, обменивались новостями…
Но я не позволяла себе обнадеживаться, чтобы потом не переживать, не разочароваться. Никто из нас не заводил речи о том, куда это общение нас приведёт. Возможно, ему просто было одиноко, а я – воспоминание из прошлого, которое его грело… Вот и все.
Давид смотрел на меня серьёзно, прямо, проникновенно. Я знала, что он был человеком, который совершенно неспособен кривить душой. И что если он что-то говорит – то так оно и есть.
– Я раньше приехать хотел, - произнес он обезоруживающе откровенно. – Но подумал, что нам обоим нужно время. Чтобы в себе разобраться… в чувствах своих. Чтобы точно знать, что это не ностальгия накатила, а все… по-настоящему. И это не пройдёт.
Я хмыкнула.
– Ну и как, разобрался?
Он усмехнулся, но как-то горько, печально.
– Мне и не пришлось. Я по тебе двадцать лет скучал… а теперь скучаю ещё сильнее. Невыносимее. До желания выть и лезть на стену.
Я невольно всхлипнула. Его слова отозвались в сердце знакомой тоской. Такой же невыносимой, отчаянной.