Я послал тебе бересту
Шрифт:
Усадьба «Е» занимает на плане Новгорода обширное пространство примерно в 2000 квадратных метров. Она густо застроена. На протяжении периода существования шестого яруса, то есть между 1396 и 1409 годами, на усадьбе располагалось пятнадцать построек, из которых восемь были жилыми. Если мы посчитаем, что в каждой из этих жилых построек жило, как минимум, по пять человек, то общее население усадьбы можно будет исчислить в несколько десятков и никак не меньше сорока. Кто были эти люди? Хозяин усадьбы и его семья. Приказчики и их семьи. Челядь. Но не только они. В числе хозяйственных построек всегда имеются и постройки производственные — различного рода ремесленные мастерские. В частности, на усадьбе «Е» в слоях интересующего нас времени обнаружены четкие следы меднолитейного производства. Значит, население усадьбы в
Глава 13
Совсем короткий рассказ о незадачливом детине
Странные иногда бывают находки. И поучительные. И замечательные тем, что неожиданно воскресят какую-то живую деталь, которая, вероятно, не имеет существенного научного значения, но обладает ценным свойством начисто уничтожить многовековую разницу во времени и сделать нас чуть ли не очевидцами событий, происшедших сотни лет тому назад.
Летом 1959 года на одном из раскопов, исследующих усадьбу «И», работы велись в слое рубежа XIV и XV веков. Мы уже хорошо знали, что усадьба «И» в это, время принадлежала Юрию Онцифоровичу, и от каждой новой грамоты с не терпением ждали новых сведений о хозяйстве и быте знаменитого посадника. И вот очередная грамота найдена. Это было уже триста шестьдесят третье берестяное письмо из Новгорода. Необычно толстый берестяной свиток внушал к себе почтение.
Когда сверток бересты опустили в горячую воду и стали осторожно разворачивать, из него неожиданно выпал еще один. В тугую трубку были, оказывается, свернуты два исписанных берестяных листа, а не один. Уже беглый взгляд на оба куска бересты говорил, что они написаны одним почерком. Мы знали, что порой берестяные письма не умещались на одном листе, и их писали на нескольких. Такие листочки уже встречались на раскопках.
Имея вид целой грамоты, сохранившейся без каких-либо видимых дефектов, они начинались с полуслова и заканчивались на середине фразы, оставляя простор для любых домыслов о содержании предыдущего и следующего листков. На этот раз, по всей вероятности, гадать не придется.
Читаем первый лист — тот, который был снаружи: «Поклон от Смена к невестке мое. Аже будешь не поминала, ино у тебе солоду было, а солод ржаной в потклете, и ты возми колобью, а муке колко надобь И ты испеки в меру. А мясо на сеньнике. А цто рубль дать Игнату, и ты дай».
Очень ясная грамота. Семен объясняет своей невестке, где у него дома лежат разные продукты — солод и мясо. Странным может показаться, что невестка не знает этого. Казалось бы, ведать продуктами — дело женское. Но представим себе, что невестка впервые приехала к своему свекру погостить, а он — в отъезде. Пришлось писать ему и спрашивать. Вот он и отвечает: «Про солод ты меня не спросила: наверное у тебя есть свой. Но все же его можно взять горсть в подклете. Насчет муки — не стесняйся, бери сколько нужно. И пеки сколько нужно. А мясо — на сеннике». Наверное, в отсутствие Семена заходил за рублем какой-то Игнат, а невестка, не зная, как быть, тоже запросила свекра. Он и про рубль ответил: «Отдай рубль Игнату».
Грамота № 363. Письмо Семена невестке, потерянное детиной Семена на усадьбе Юрия Онцифоровича.
Некоторые слова нужно пояснить. Подклеть — это нижний этаж дома, такое слово нам уже встречалось. Сенник — сарай. Солод — широко применявшийся бродильный продукт. Его приготовляют из начавших прорастать
Читается-то грамота легко, но одно не совсем понятно. Как могло письмо Семена невестке, документ сугубо личный, попасть на усадьбу Юрия Онцифоровича? Понятно, если бы автором письма был сам Юрий. Он мог бы разъяснить своей невестке, жене сына Михаила, где что лежит и сколько нужно взять. А вот может ли невестка какого-то Семена иметь отношение к усадьбе Юрия? Допустим, что, например, дочь Юрия была замужем за сыном Семена. Однако тогда она и находилась бы на усадьбе Семена, а не у своего отца. Нет, здесь что-то не так. Может, Семен жил на усадьбе Юрия? Ведь на ней, как и на усадьбе «Е», было несколько жилых домов…
Не разрешит ли наши недоумения второй лист? Но что это? Второй лист тоже начинается словом «поклон». Это не продолжение письма, а еще одно письмо. Неужели невестка собирала и хранила письма своего свекор а? Что-то не похоже. Свекор — не жених, и хранить его письма — радость небольшая. Будем все же читать.
«Поклон от Смена от Миха к Сидору…».
Нет, тут что-то совершенно непонятное. Написал человек два письма разным людям, и эти письма вместо того, чтобы разойтись в разные стороны, преспокойно лежат одно в другом. Ага, вот что! Наверное, Сидор это сын Семена, муж этой самой невестки. Получили они по письму от Семена, обменялись новостями, прочитанными на листах бересты, а потом сложили вместе оба листа, да и выбросили за ненадобностью. Однако читаем дальше:
«Поклон от Смена от Миха к Сидору. Как имешь продавать, и ты дай нам ржи на полтину, как людом поцнешь давать…».
Нет, наше предположение неверно. Вряд ли отец станет у собственного сына покупать на полтину ржи, да еще тогда только, когда тот начнет чужим людям продавать, а не раньше. Сидор для Семена — человек чужой так же, как и для его невестки. Единственное, что пока понятно из этой второй грамоты, так это то, что экономить солод, взять его только «колобью», невестка должна потому, что его в подклете Семена осталось мало. Муки она может брать, сколько ей заблагорассудится, а о солоде приходится специально заботиться. Ведь рожь-то, нужно думать, и потребовалась для приготовления нового солода.
Однако в грамоте остались еще две строчки. Что в них? А вот что: «А грамота к тебе с моим детиною».
Вот теперь, наконец, все стало ясно. Ни невестка, ни Сидор писем Семена так и не получили. Напрасно Семен старался, выписывая на бересте слова привета. То ли не доехал детина до Сидора, то ли не достучался в широкие ворота усадьбы, что стояла на углу Великой и Козмодемьянской улиц… Да-да, Сидор-то ведь жил на усадьбе «Е», как раз напротив Юрия Онцифоровича! Это наш карельский данник, любитель лососины, получатель козлового товара. Мы видим, что он на новгородском рынке реализовал не только рыбу, но и рожь.
То ли не доехал детина до Сидора, то ли не достучался в широкие ворота его усадьбы, только окликнули детину со двора Юрия Онцифоровича. А что было дальше, каждый может вообразить себе сам. Может быть, увидел детина на тесовом крыльце самого хозяина, знатного боярина Юрия Онцифоровича, сорвал с головы шапку и, тряхнув в поклоне кудрями, не заметил, как в грязь плюхнулись Семеновы письма. А может быть, в ожидании Сидора напробовался детина браги из посадничьей поварни и потерял Семеновы письма вместе с шапкой. Что ж, и такое, нужно думать, бывало!
Замечательно, разумеется, и то, что грамоты, которые 550 лет назад послал Семен, люди впервые прочли лишь летом 1959 года. Думал ли он, что посылает свои письма не за несколько десятков верст к невестке и Сидору, а из пятнадцатого в двадцатый век?
Если учесть, что оба эти письма найдены на глубине в сто двадцать девять сантиметров, то легко прикинуть, что из глубины веков они шли к нам со скоростью два миллиметра в год. Вряд ли в истории почты найдется пример более медленной «транспортировки» корреспонденции. Впрочем, почта здесь не при чем. Во всем виноват детина, которого нам нужно не ругать, а благодарить. Ведь еще вопрос, читали бы мы эти письма, если бы они дошли до своих адресатов: их могли выбросить, изодрав в мелкие клочья, или бросить в печь. Со своим письмом невестка, наверное, так и поступила бы.