Я [презираю] аристо
Шрифт:
Фродрик кивнул:
— Они понимают, чшто это их последний бой. Но у деда сегодня всю семью убили. И у остальных, я так понимаю, тоже. Им больчше нечшего терять. Хотят поплатиться, раз уж мы дали им шанс.
— Значит, это не София ошиблась. — Я тоже проследил за тем, ка крестьяне скрываются внутри вместе со своей целительницей. — А этот… Который книгу написал…
— Немирович-Панченко? — Припомнила Таисья.
— Угу. — Я повернулся к старику. — Мы поможем. — И оглянулся на остальных. — Я же правильно понимаю, что нам, в общем-то, тоже терять
— Главное, чтобы Сонька сообразила прервать сеанс до того, как мы в них поджаримся… — Проворчала княгиня в теле крестьянки.
— А может в этом историк тоже ошибся?
— М-да? — Девчонка хмуро покосилась на останки сожжённых башибузуками пленников. Но тут же взглянула на меня обратно, тряхнув смоляной чёлкой. — А какой у тебя тогда план вообще?
Проследив за её взглядом в сторону гигантского костра, я заметил, что рядом с ним какая-то лужица горит красивым синим пламенем. А возле неё валяется та самая бутылка, к которой то и дело прикладывались наёмники…
— Как и у вас — план только победный. — Я улыбнулся Волковым. И зашагал к обозу, успев заметить, как те немедленно тоже ухмыльнулись, соглашаясь с перефразированным девизом их боевитой семьи.
Хотя, наверняка, прекрасно понимали, что я так же как они, всего лишь делаю хорошую мину при плохой игре…
Форма туранского эскадрона, неторопливо заходившего в деревню, была скорее серо-багровая, а не синяя. Потому что была покрыта не только густым слоем степной пыли, но и засохшими брызгами крови. Похоже, это был отряд лёгкой кавалерии, который только что преследовал отступающего противника или бегущих из деревни жителей — сотня или немногим меньше. И, судя по тому, что среди всех этих конников не было пеших — пленных они не брали. А кровь на них явно была только чужая — никто не перевязан, не держится за раны и не кривится от боли при каждом шаге коня. Значит и достойного сопротивления тоже не встретили.
Усталые всадники, среди которых явно выделялся смуглый усач в роскошном кителе, похожем на мой, негромко переговаривались. Сквозь стук копыт доносилось позвякивание сбруи и скрипы сёдел. И когда кавалеристы стали постепенно въезжать на площадь перед домом сельского старосты, тон тихих бесед на непонятном языке почти не изменился.
Ведь картина прошедшего боя тут была и до нас — мы лишь добавили к ней десяток мертвых грабителей. А после мести селян они почти не отличались от тех, кого незадолго до того зарубили сами. И это не вызвало у кавалеристов каких-то лишних подозрений.
Не вызвало их и то, что оставленные здесь наёмники куда-то пропали, бросив после себя лишь гаснущее кострище, колья с жертвами пыток и разворошённую поклажу на телеге. Похоже, что такое поведение туранских «союзников» было знакомо этим обычным воякам. И никто не ждал от них строгого подчинения приказам.
Вид разорённой деревни и догорающих вокруг хат лишь заставил кавалеристов брезгливо морщиться или досадливо качать головой при взгляде на сожжённые или порубленные женские тела. Ведь поживиться
К тому же площадь всё-таки не была абсолютна пуста. Рядом с телегой всё-таки дежурил один туранский пехотинец. И вид спокойного солдата в синей форме и красной шапочке окончательно успокоил новоприбывших.
Однако этот здоровяк не спешил вставать смирно или отдавать какие-то воинские приветствия. Скучающе поглядывая на приближающийся отряд, Тиг лишь лениво облокотился на телегу и перекинул сухую травинку из одного края рта в другой.
— Э, аскер! — Командир эскадрона окликнул солдата. — Комутан нереде?
«Аскерами» зекистанцы называли бойцов конкурирующих банд. А «комутанами» иногда — полицию. Вместо более привычного для меня обращения «начальник». Наверное, интересуется, где его командир…
Но в ответ на малопонятный вопрос Тиг молчал. Лишь продолжая презрительно щуриться в сторону конников. И таинственно улыбаться в роскошные усы.
— Хайнги биримден синиз? — Командир чуть привстал в стременах и нахмурился.
Кажется, присматривается к знакам различия, пытаясь понять, из какого Тиг подразделения…
— А? — Солдат приставил руку к уху и изобразил притворное удивление.
— Не сыйр мысын?! — Офицер, кажется, начинал злиться. И когда рядом с ним поравнялись остальные всадники, снова резко выкрикнул. — Кендинызи танытын!
Ну с таким требовательным видом явно приказывают представиться или объясниться… Тиг, не тяни…
— Щас будет тебе «танытын», морда басурманская… — Чуть слышно проворчал усатый здоровяк, выплюнул травинку и потянулся рукой под один из разворошённых тюков на телеге. — Только подъедь поближе…
— Бу аскер сархыс! — С этими словами один из бойцов, остановившихся рядом с командиром, кивнул на перевёрнутую бутылку возле костра. — Зафери кутлыды!
Это замечание вызвало взрыв смеха у окружающих командира солдат.
Однако сам офицер даже не улыбнулся:
— Горев басында ички мысын?! — Командир презрительно сплюнул и махнул в сторону ухмыляющегося Тига плёткой. — Тутукламак!
О, а вот это смешное словечко я тоже частенько слышал от своих криминальных друзей. Хотя употребляли они его обычно совсем не по весёлом поводу. А обычно тогда, когда кого-то из них всё-таки принимали в местный околоток. «Тутукламак» это «арест»… Пора!
И когда пара солдат спешилась, решительно двинувшись в сторону Тига, я понял, что он со мной согласен. Хотя здоровяк и продолжал всё так же расслабленно опираться на телегу, рука под тюком уже сжала рукоять пистолета…
— Диккат! — Когда один из суровых туранцев подошёл ближе, то схватился за рукоять своего ятагана.
И его ладонь так и осталась лежать на эфесе, когда встречный выстрел из старинного пистолета снёс ему полчерепа.
Дав таким образом сигнал к атаке, Тиг тут же нырнул под телегу — ещё до того, как наполовину обезглавленное тело рухнуло в пыль. А второго конвоира подстрелила уже Таисья: