Я признаюсь во всём
Шрифт:
Мы долго смотрели друг на друга не отрываясь — я и Мордштайн.
— Да, — сказал он и при этом утвердительно покачал головой, — Иоланта — моя жена. Вы этого не знали?
20
Нет. Этого я не знал.
Мне казалось, что я знал достаточно — практически все. Но я опять ошибся. Я действительно мог однажды догадаться. Это было так просто. Собственно, с самого начало это лежало на поверхности. И это все объясняло: поведение Иоланты в Мюнхене, ее исчезновение, предложение Мордштайна
— Чтобы быть более точным, я должен сказать, что Иоланта была моей женой, — продолжал Мордштайн. — Два года назад она развелась со мной. Но в остальном, в полном смысле этого слова, вы понимаете, о чем я говорю, она остается моей женой. По крайней мере в настоящее время. В решающие минуты, хотел я сказать. — Он обернулся и посмотрел на нее. Он мог видеть ее только со спины. Этого ему было достаточно.
— У нас так много общего, мистер Чендлер, так много того, что нас связывает. Невозможно совсем уйти от человека, которого однажды любил. Это касается и нас. Прежде всего Иоланты. Вы не должны обвинять ее в этом, мистер Чендлер. — Он склонился ко мне, так как я застонал. — Что вы хотели сказать?
«Дайте мне морфий», — написал я в блокноте.
— Сейчас, мистер Чендлер, сейчас. Я должен объяснить вам еще некоторые моменты. План присвоить ваши деньги…
«Морфий, пожалуйста!»
— Вы не должны быть так нетерпеливы, это лишь займет больше времени. Итак: план присвоить ваши деньги, конечно же, сразу пришел мне в голову, как только вы попросили меня достать фальшивые документы. Я имел намерение раздавить вас. Наша милая Иоланта, простите, что я употребляю слово «наша», также немедленно выразила готовность помочь мне. — Он снова посмотрел в окно, затем опять на меня. — Она должна была немедленно обокрасть вас. Еще в вагоне поезда. Соответственно моему плану мы должны были еще в ту ночь завладеть деньгами…
«Пожалуйста, морфий!»
— Да, мистер Чендлер, я скоро закончу. Но Иоланта не обокрала вас, а использовала бумаги, которые я дал ей, для того чтобы сбежать с вами. Она объяснила мне вчера, когда я снова нашел ее в Вене, что с этим не связано ее намерение уйти от меня, и я почти склонен ей поверить. Поскольку кто же не знает женщин? Переменчивы, подвержены смене настроения, трусливы. И конечно же, нельзя забывать о любви. Вы произвели впечатление на мою жену, мистер Чендлер. И как же было не предположить, что она захочет сбежать с вами?
Сбежать. Сбежать со мной. От него. Именно это она намеревалась сделать. Да, это было верно. Но и это относилось к тем вещам, которые я неправильно толковал. Я принял ее желание бежать за ревность. Теперь я знал правду. Но теперь было уже поздно.
— Но теперь уже поздно, — медленно проговорил Мордштайн. — Я уже начал беспокоиться, когда так долго ничего не слышал об Иоланте. Поэтому я приехал в Вену. Я убедился, что был прав в своих опасениях. Нельзя доверять
«Морфий. Морфий. Пожалуйста, Мордштайн».
— Теперь мы закончили, мистер Чендлер. — Он достал из коробки стеклянную ампулу и отпилил кончик. Он наполнил шприц, поднял его вверх, надел иглу и продолжал держать шприц неподвижно в воздухе.
— До этого, — сказал он, — мы должны уладить еще одну мелочь. Дайте мне документ, по которому я получу деньги на вокзале в Мюнхене.
Я не шевелился.
— Вы поняли меня?
Я кивнул.
— И?
«Нет», — написал я в блокноте. Иоланта, стоя у окна, обернулась.
— Мистер Чендлер, — мягко проговорил Мордштайн, — если вы не дадите мне документ, я вылью содержимое этой ампулы в воздух. Было бы очень жаль лекарства. Так как же?
Я отрицательно покачал головой.
Он выдавил содержимое шприца в воздух. Тонкая струйка жидкости описала дугу. В два прыжка Иоланта очутилась возле меня. Она выглядела опустошенной, и неожиданно очень старой:
— Отдай ему деньги, Джимми, это уже не имеет смысла.
Я почувствовал себя так, будто мне вырвали сразу все коренные зубы. Мое тело скорчилось в судороге, меня стошнило. Я не сильно испачкал кровать — из меня вышло лишь немного желчи. Иоланта убрала. Я видел, как Мордштайн снова берет ампулу и наполняет шприц.
— В упаковке было двенадцать ампул, — проговорил он. — Осталось одиннадцать. Если вы в ближайшее время не передумаете, их будет десять.
Он поднял шприц. Иоланта стояла рядом с ним с поникшими плечами. Она не шевелилась. Ее глаза были широко раскрыты, зрачки маленькие, как булавочные головки.
— Так как же, мистер Чендлер?
— Джимми, пожалуйста!
Я отрицательно покачал головой.
Иоланта застонала так, словно ее пнули в живот.
Теперь оставалось только десять ампул.
На четвертой ампуле, содержимое которой Мордштайн выплеснул на ковер, я не выдержал.
— Где документ? — спросил Мордштайн, который тут же сообразил, что я сдался. Я написал. Он подошел к маленькому столику в стиле барокко и достал его из бокового ящика. Затем он снова подошел ко мне. Иоланта отвернулась, когда он вскрыл пятую ампулу и наполнил шприц. Впервые за три дня мне удалось пошевелить рукой, которую я протянул Мордштайну.
— Хорошо, — проговорил он. — Теперь последнее, мистер Чандлер. Где документы для получения остальных денег?
Я лежал не двигаясь.
— Вы должны были и вторую часть суммы оставить также где-то в Германии.
Я не шевелился.
— Ну хорошо, — сказал он. — Тогда у вас останется только семь ампул.
— Постойте, — сказал я. Это было первое слово, которое я произнес за последние три дня, и мой голос казался чужим. — Подождите. Он в моем поггг… — подбородок у меня отвис, я по-детски закартавил.
— В вашем портмоне, — проговорил он и кивнул. Он взял его со стола и нашел квитанцию с вокзала в Аугсбурге. — Это документ на получение всей суммы?