Я прошу прощения

Демидова Анна Владимировна

Первые минуты дороги прошли в молчании, я вцепилась в кожаную обивку внедорожника – конечно, ничто не проходит бесследно, и теперь моими новыми спутниками стали панические атаки. Богдан заметил изменения в моем теле – тремор и учащенное движение грудной клетки.

– Варь, остановиться?

– Нет, не надо, Бодя, сейчас пройдет…

Авто снизило скорость до 40 км/ч, и таким черепашьим шагом мы добрались до дома – многоэтажка в самом центре города. С момента аварии прошло больше месяца, в мире жизнь не остановилась – за окном мелькал март с его первыми красками приближающейся весны: грязным снегом и укороченными пуховиками на девушках. Я думала, что никогда уже этого не увижу. Спасибо,

моя весна, что не отвернулась от своей фанатки.

Богдан снова повторил тот же трюк с «переносом тела» – и перенес меня уже через порог просторной квартиры.

– Ого, тут можно на велосипеде ездить! Это так зарабатывают врачи?

– Так зарабатывают хорошие врачи. Я за вещами.

Он ушел, и я смогла осмотреться. Зал соединен с кухней в стиле high tech, ничего лишнего: никаких полотенец цвета «влюбленный поросенок», никаких прихваток и рюшиков. Женщиной тут и не пахло, скорее, напоминало операционную. Потом я допрыгала еще до одной комнаты – вероятно, спальни. Вот она меня точно поразила: черные стены, зеркальный потолок и черная кровать с черным шелковым бельем прямо посреди комнаты. Все, больше никакой мебели там не было! Просто «гроб» какой-то, а не опочивальня.

– Я приготовил соседнюю комнату для тебя, если тебя смущает цвет стен, просто на черном грязи не видно, можно месяцами постель не менять… – услышала я из-за спины голос Богдана, рассмеялась.

– Да уж, похоже на комнату какого-то извращенца. У тебя там нигде не припрятаны зажимы для сосков и анальные пробки, доктор?

– Варя, каких-то двадцать лет, откуда такие познания?

– В кино смотрела! – ответила я и попрыгала уже в «свою» комнату.

Там ничего поражающего мое и ваше воображение не было – кровать, гардероб и письменный стол у окна. Как по мне, он был там совсем неуместен.

– В книге вычитал, что дети должны делать уроки при дневном свете.

Я опять рассмеялась.

– Бодя, я уроки уже давно в телефоне делаю. И ты перепутал, меня родили другие люди!

Мужчина насупился, поставил мой чемодан на пороге и удалился. Через полчаса мы уже уминали за обе щеки макароны с соусом песто и отварные сосиски с привкусом детства.

– Ну, Варвара, какие планы на будущее? В университет тебе можно будет недели через две только…

Я кивнула головой: «Знаю».

– Не знаю, может, тогда йогой займусь. Вообще, не думала пока, мне на ту квартиру надо съездить… там вещи…

Богдан отставил тарелку в сторону.

– Не думаю, что это будет хорошо для твоей психики. Я могу съездить, напиши список того, что тебе нужно привезти или купить. Напоминаю, что я пообещал твоим родителям, что, пока они за границей, – я тут за главного.

«Пока они за границей» – это еще два года иностранного контракта. Мои родители-геологи, и сейчас они где-то в затерянных землях Аргентины, каждый день передвигаются в поисках полезных ископаемых.

– Тогда мне нужна пижама, джинсы, куртка весенняя, трусы… – я начала перечислять список необходимых вещей.

– Все-все, хватит, напиши в сообщении. Пообедала?

Я во второй раз за последние несколько минут утвердительно махнула головой. Конечно, это здорово, что Богдан принял меня у себя. Окажись я вот так один на один с этой трагедией, вряд ли бы смогла остаться в своем уме. Мой лечащий врач абсолютно прав: чтобы не ремиссировать, не впадать в панические атаки, истерики и слезы, мне действительно надо очистить все жесткие диски памяти. Мы говорили однажды с Бодей на эту тему, еще в больнице. Он попросил психиатра проконсультировать меня и после его вывода по состоянию моего психического здоровья усадил меня напротив себя и провел беседу на тему того, как пережить потерю близкого человека.

Видимо, вывод психиатра был неутешительным. Но в тот вечер я удалилась из социальных сетей, добровольно отдала свой телефон и сняла с руки кольцо, подаренное на помолвку. Как бы это ни звучало, но для того, чтобы пережить боль, нужно убрать любые напоминания о ней.

Я думала, что родители Клима осудят меня за то, что я ни разу не съездила на кладбище, когда уже врачи разрешили выходить на улицу. Но я не могла! И Богдан запретил. Я видела, что он тоже очень страдает, но подавляет в себе чувство одиночества и потери. Просто физически подавляет: если он находился не у меня в палате, то в операционной. В таком темпе жизни все страдания притупляются. Простыми словами: к страданию ведет осознание.

Однажды я проходила по больничному коридору и увидела по телевизору кадры свадьбы. Фильм какой-то, наверное… Сползла по стенке прямо посреди отделения. В память врезались осколки разбитой бутылки шампанского. Богдан тогда всю ночь гладил меня по голове и рассказывал, куда мы поедем, когда я поправлюсь. Я не понимала, как можно куда-то ехать, если Клима нет… Оттолкнула его от себя тогда, а он сказал, что ему еще больнее. И вот тогда я осознала, что быть эгоисткой даже в своих страданиях – плохо. Он потерял брата, и, возможно, теперь я должна ему его заменить. Поэтому после обеда в новом жилище предложила Бодьке поиграть в морской бой. По ночам, в больнице, когда я не могла уснуть, мы чертили клеточки и квадратики – двухпалубные, трехпалубные…

– Беру курс на Пилау! Сейчас посуду помою и сыграем, – нейрохирург согласился на мою детскую забаву.

– Дэ восемь!

– Ранила!

– Дэ девять!

– Убила!

Я дернулась, как от удара током.

– Плохое слово какое-то, – сказала я, скомкала бумагу с начерченным «полем битвы» и попрыгала в свою комнату.

Не знаю, что это было. До этого мы десятки раз играли с Богданом в «Морской бой». Мужчина последовал за мной и поддержал за руку, пока я, сдерживая слезы, пыталась добраться до выделенной мне кровати.

– Это нормально, Варя. Часть мозга была повреждена, я сам лично там ковырялся, может задел что-то…

Бодя пытался пошутить, но получалось хреново, я только еще больше разрыдалась.

– Адаптационный период, сейчас введем успокоительное, поспишь немного.

С этими словами мой лечащий врач удалился, а я осталась наедине со своими мыслями. Тот период жизни я могу описать только одним словом – туман. Понимала, что я не единственная вдова на весь мир, но остаться вдовой в двадцать лет – сложное испытание для психики. Хотя когда я общалась с врачом из психиатрии, он объяснял мне, что при расставании с любимым человеком люди испытывают очень похожие эмоции – как при гибели. Только им еще хуже – если у меня присутствует осознание конца и рано или поздно душа заживет, то такие люди годами могут жить с незаживающей раной. Расставание иногда хуже смерти. Потому что в смерти ты винишь Бога, а в расставании – самого себя. И потеря близкого человека чувствуется намного сильнее, когда расстояние между людьми увеличивается каждый день на одно новое знакомство, впечатление или переживание. Самые чужие – это бывшие свои.

– Поворачивайся! – от грустных мыслей меня отвлек командный тон моего лечащего врача.

Я перевернулась на живот и оголила ягодицу. Легкий укол, и теплота разливается по всему телу.

– Сегодня как-то по-другому, док.

– Это новое лекарство, тебе понравится. А теперь – укладывайся спать, на новом месте приснись жених невесте!

– Бодя, ты в своем уме? – я покрутила пальцем у виска.

– Прости, не подумал, поговорка такая, – мой друг понизил голос почти до шепота и положил свою руку на мое плечо. – Засыпай.