Я прошу тебя возвратиться
Шрифт:
И вдруг однажды этот летящий, этот поющий ветром странствий мир замер, застыл, окаменел. Лихорадочно бьется мысль: "Неужели это все? Нет, нет! Ведь голова соображает, - так сказал мне Иван Васильевич, - только вот ноги как ватные, - как было у Вани Федорова, - полечить бы их, и все тогда!.." Наивная надежда.
Врачи уже обещают что-то невразумительное, медсестры молча лечат пролежни, тело тлеет, а под окнами палат все реже слышатся близкие и теперь такие далекие голоса жен... Летящий мир не возвращается, а все дальше и дальше
– Нет чуда! Есть осколки, травмирующие мозг и угрожающие хирургу. И не придумано еще такое мумиё, которое спасает от взаимной опасности врача и больного.
– Но кто-то же должен когда-то решиться, Павел Федотовнч!
Полковник перебивает меня:
– Ты решай!.. Если уверен, что отойдешь от стола...
– Я?
Это была ловушка. Он прекрасно понимал, что, кроме него, рисковать некому. И когда я вышел из корпуса и брел тихими госпитальными аллеями, меня навязчиво преследовала мысль: неужели эта неделя, которую лежит у нас Иван Васильевич Пронников, это дообследование, навязанное мной, ничего не дали? И операция не откладывается, ее просто не будет.
А тут еще Женя пропал. Правда, уже конец рабочего дня, может, побежал в роддом к жене: она вот-вот должна разродиться первенцем. На всякий случай заглядываю в анестезиологическое отделение. И слышу твой голос:
– Живете, как боги. В мои времена анестезия была ошеломляющим открытием. А теперь даже отделение такое?
Да, отец, представь себе. Анестезиологи - это как техники в Аэрофлоте. Без них нет взлета, нет мягкой посадки. Каждый винтик ими прощупывается и обследуется, прежде чем летчик поведет воздушный лайнер в далекий рейс.
Иду мимо палат. Слышу знакомый говорок:
– Доброе у вас сердце, просто нервы...
Это Женя кого-то подбадривает.
– Женя!
– кричу шепотом.
Обернулся, ласково улыбнулся, приподняв черныечерные брови.
– Женечка.
– Мы усаживаемся в просторном холле, разделяющем наши нейрохирургическое и анестезиологическое - отделения.
– Продолжим наш разговор.
Значит, профессор Гребенюк - начальник кафедры Военно-медицинской академии...
– Это я знаю.
– И знаешь, что он занимается проблемой разорванного и нарушенного спинного мозга?
– И это знаю.
– Ну, у тебя, доктор Ангел, не зря божественная фамилия! Значит, завтра, в пятшщу, ты летишь к нему в Ленинград.
– Нет, в Ленинград я не полечу.
– Женя, ты успеешь, твоя жена по крайней мере через неделю...
– Тебе мало выговора? Так Якубчик добавки даст.
– Женя, ты ведь не с пустыми руками летишь. Вот тебе чертежи нашего ретрактора. Держи. Вот свежие снимки Пронникова.
– Нет, в Питер я не полечу, друже.
– Ангел!
– Не просто Ангел. А служащий Советской Армии.
– Женя берет гвоздику
– Вам, офицерам, что? Подошло время - дают новую звезду, а мне одни переживания.
Швыряю на подоконник снимки:
– Пусть Якубчик, ему удобно сохранять порядок из тех вещей, которые уже есть, новые предметы в старых умах не могут укладываться. И ты туда же. А, черт с вами со всеми.
Женя вскрикивает:
– Будто ты ничего не знаешь. Говорил я тебе сразу, твоя Ганпа с запятой... она и есть с запятой... Она батьку забирает из госпиталя.
– Ивана Васильевича? Ты ничего не путаешь, Женя?
– Это твоя Ганна все твои карты спутала.
Развязываю тесемки на халате. Скачу по ступенькам вниз. Надеваю шинель. Бегу. Скорей в город, к Анне.
И в этот момент:
– Здравствуйте, злой человек.
– Анна встретила меня у приемного покоя.
Я поймал ее шершавую руку:
– Зачем вы сегодня здесь?
– Секунду.
– Девушка проворно высвободила ладонь, сняла с плеча свою модерновую сумку.
– Анна - обрываю ее осекшимся голосом.
– Ьеичас модно лечить нервы. И чтобы своими сомнениями вас пе тревожил Павел Федотович Якубчик, я упрячу вас в психиатричку. На целый месяц. Да, да!
– Какой вероломный человек.
– Она щелкнула замком сумки, достала "Театральную" конфету.
– Возьмите, это как долгоиграющая пластинка. Жуйте, доктор. Это лучше, чем считать до одиннадцати, чтобы, не горячась, принять единственно правильное решение.
– И я покорно грызу. Анна положила ладонь на ворот моей шинели, поцарапала ноготком эмблему на петлице. Какая красивая змейка.
– Анна еще барахталась в своем оесконечном море иронии, но барахталась уже из последних сил. Слышался ее все слабеющий шепот: - Раньше я не подозревала, насколько все это сложно... я не в состоянии рисковать сразу двумя - папой и вами.
– Если кто и рискует, так это я.
– Но, глядя на нее, растерявшуюся, подумал: это работа Якубчика - "проблема не будет решена в ближайшую эпоху"... Так он повторял не раз еще там, в отдаленном гарнизоне. Ух эти якубчики! Но Анне я говорю:
– Павел Федотович - мастер что надо. Но бывает такой период у человека, когда его нужно подтолкнуть, расшевелить, понимаете? Женя Ангел летит в Ленинград с описанием будущей операции. Я уверен: будет "добро"
на взлет.
– Будет?
Я достал записную книжку, нашел заложенную в нее вырезку из газеты "Известия".
– Вот, - говорю, - слушайте. "Ростов-на-Дону.
Здесь открывается пятая Всесоюзная конференция нейроинбернетиков", Анна из-за плеча пытается заглянуть в текст информации.
– Представляете, с помощью специальной машины в разорванный мозг передается импульс мышцам, и ноги несут человека!
– Фантастично, - шепчет Анна, и в ее голосе я улавливаю едва рассеивающееся сомнение.