Я прошу тебя возвратиться
Шрифт:
Пытаюсь его рассеять окончательно:
– А Ивану Васильевичу такая машина не нужна.
Вот тополь. Видите, на его стволе скоба, вроде кольцо из железа, оно сдавило кору, вот-вот зажмет сердцевину, и тополь погибнет. Нам нужно что? Разомкнуть кольцо.
И все.
– И все.
– Она уже идет на поводу у моих мыслей.
И снова поворачивается ко мне, и снова царапает эмблему.
– А вы ничем не рискуете?
"Рискую не стать человеком", - подумалось мне.
Я увлек Анну в обратную сторону, она покорно
– Аннушка.
– Я впервые назвал ее так и увидел, как при этом она замерла. Такой я запомнил ее в нашу первую встречу.
– Аннушка, - повторил я, - мне действительно не хватает опыта, хотя мои годы...
– Мне все понятно, - сказала она огорченно.
– Нет, не все, - сказал я, собирая остатки своей храбрости.
– Я знаю, вам трудно. Знаю, что ваш отец прекрасный человек. И вы божественная...
– Какой же мне еще быть с моей профессией?
– Ыу, что касается профессии, то, может, не надо летать.
– Не летать?
– изумиласьАнна, когда при переходе
улицы нахлынул очередной поток машин и мы оказались посреди магистрали.
– Земля летит, и все люди летят вместе с ней, а мне хочется чуточку больше.
– Потом она как бы опомнилась и, взяв меня под руку, заговорила: В Вильнюсе я посмотрела все пять выпусков мультика "Ну, погоди!". Я так и не поняла, чего хочет волк от маленького бедненького зайца.
Я по-дурацки растянул губы и этой застывшей улыбкой проводил поток машин. Мы перешли на другую сторону улицы.
– Аннушка... в общем я предлагаю вам руку и сердце...
И как это у меня вырвалось, не знаю, но вырвалось, и хоть сквозь землю со стыда.
Анна воскликнула:
– А я думала - вы гигант.
– Сегодня гиганты выглядят именно так.
Как еще я мог отшутиться? Но девушка не шутила:
– В каком магазине уцененных товаров продаются эти словосочетания, что вы так легко их сбываете?
– Она глянула на меня в упор.
– Впрочем, чего я требую от человека без опыта? А не приходило вам в голову, доктор, для чего однажды я подкараулила вас на вашей излюбленной лавочке? Подстерегла, не изумляйтесь.
– Анна замедлила шаг.
– Как опытный агент, и заранее узнала о вас все: талантливый, решительный, ищущий.
– Талантливому человеку труднее отказать?
– перебил я.
– Нет, просто талантам страдания на пользу. Он не верит!
– Тут Анна засуетилась, достала из сумки блокнотик.
– И я разработала несколько вариантов вашего пленения. Вот, - она показывает исписанный листик. Вариант первый: я прохожу мимо, ослепляю вас, но увы...
вас увлекал шорох листьев "шпитальпого" парка. Сработал вариант "Театр". Чего вы смеетесь?
– Вариант "Театр", - говорю я в таком же детективном тоне, осложняется и перерастает в операцию "Попалась".
Анна обиженно, как ребенок, надула губы:
– Женщина всегда права, и, если БЬ!
Ранний вечер. Час "пик". На Крещатике многолюдно.
Я пыряю в метро, словно в пропасть...
А сейчас сквозь надрывный гул автобусов, сквозь сбивчивый говор моих попутчиков слышу, как ты говоришь:
– А эта стюардесса молодец.
И смеешься. Почему ты смеешься?
– Смеюсь, друг мой. Приятно все-таки знать, что мои сын наивный человек. Не терплю расчетливых. Так пот, дружище, твоя Анна вынуждает тебя бороться за свою любовь. Да, да. Бороться. Я завидую тебе.
Завидуешь. Чему?
– Тому, как Анна принуждает тебя продлить ваш полет, ваш праздник. Да и пе лишне тут вспомнить старину. Еще древние открыли свойства и виды любви. Они знали все о полюбивших во сне, о полюбивших по описанию. О тех, кто влюбляется лишь после долгого срока, о тех, кто полюбил какое-нибудь качество и не любит после того других, с ним несходных. Настолько ли ты понял Анну, чтобы выбрать подходящий момент для признания?
Все произошло как у тебя. С первого взгляда.
– Ох этот первый взгляд. Как первый снег. Тает быстро. Первый взгляд как ранние цветы. Они увядают рано. Это быстрое утешение и нестойкость первый взгляд.
А как же, отец, твой первый взгляд?
– Мой? А ты небось подумал, что мне потом было легко? Любовь всегда насыщена, наполнена содержанием, она предметна, ее можно осязать. Она проходит у тех, кто не способен работать на нее. Да, да, мои друг, работать на любовь. Работать, как раб. Впрочем, ты и не заметил, как начал делать то, чего в другом случае не сделал бы. Правда?
Ах, отец, ты добрый человек и просто-напросто утешаешь меня.
– И ты добрым будь. Это выгодно: добрые живут долго, мой мальчик.
Шутишь. Ты всегда в трудную минуту умел отшутиться.
– Но ведь ты убедил Анну?
Кажется... Но прежде ее убедил полковник Якубчик: этот оскольчатый перелом, как мина замедленного действия, мо/кет сработать в самый неподходящий момент.
– Что ж, он прав, твой шеф. Терапевт уточняет диагноз и через неделю. А попробуй ты пройти мимо явной угрозы. Хирург, как и сапер, не имеет права на ошибку.
Ну вот, теперь ты видишь, в какое время я отправился к тебе.
– Вижу. Трудная у тебя минута. Но я и не подумаю, что мой сын навещает меня в час своего праздника, тогда бы ты явился ко мне просто с пустыми руками. Впрочем, заведено так на свете: когда вам, детям, приходится туго, вы вспоминаете нас, клянетесь в любви и преданности. И мы, даже оставшись за чертой времени, не покидаем вас. Вы ложитесь спать, а мы у ваших изголовий, только вот потрогать ваши головы не в силах. Но как мы плачем, как плачем неслышными слезами, когда теряем в вас свои надежды. Но я жил и радовался не зря. Если твой друг Женя Ангел наперекор всему все-таки отправится в Ленинград, значит, ты чего-то уже достиг.