Я прошу тебя возвратиться

Краснопольский Анатолий Борисович

– Значит, про врачей. Но сам-то я в шахте был. А был как раз праздник, вот в чем дело.

– Какой праздник?
– спросил я.

– Уж какой, память не дозволяет сказать. Не то Октябрьской революции, не то святого Михаила.

Вера Андреевна усмехнулась:

– При чем тут праздник?

– А при том, что люди, помнится, получше в тот день приоделись и семечки по улицам ходили щелкали. Это нынче кажный день по-праздничному одеты, что в будень, что в Октябрьскую революцию, вот в чем дело.

– Ты про

врачей рассказывай, дед Федосей.

Дед наконец встряхнулся, прокашлялся в кулак:

– Врачей побило... Верно. Так люди сказывали. Про самого старшего начальника что знаю? Знаю, вот в чем дело. Вроде привезли к нему в лазарет энтого...

– Федорова, - подсказываю.

– Никак не знаю прозвища, но генерала. Это в точности. И доктор зашивал рану генералу. И сказывали люди, будто геперал свой личный орден выдал доктору.

А ты, Верка, не смейся. Хоть и раненый был генерал, а соображение имел. Доктор генералу понравился, и потому тот орден выдал, вот в чем дело. А вы, товарищ военный, как интерес имеете, то оставайтесь на ночевку.

Завтра еще походите, гляди, кого еще встретите.

– Не беспокойся, дед Федосей, гостя определим.

– Во-во. Ты, Верка, найди и молодицу, чтоб и за шею могла подержаться, вот в чем дело.

– Что бесстыжицу несешь?
– возмутилась Вера Андреевна.

Вечерело быстро. Дед Федосей так и остался за плетнем с приподнятым над головой картузом. Мы снова шли по тесовому мостку, мимо школы. На здании клуба вспыхнула лампочка. Сюда спешили девчата, парни.

Я вспомнил: сегодня суббота, наверное, идут на танцы.

– Знаете, - остановилась Вера Андреевна, - есть у меня одна приятельница. Уж она-то все вспомнит точно.

"Ну а сами вы, Вера Андреевна?" - так и хотелось крикнуть.

Идем долго, на другой край поселка. Вера Андреевна здоровается с односельчанами, те останавливаются, заметив рядом с ней меня в военной форме. Улица сузилась, сгорбилась. По правую сторону хаты ниже дороги.

– Вот сюда бомба угодила, - тихо сказала Вера Андреевна.

В вечерних сумерках он казался большим-большим, дом с островерхим гребнем крыши. С правого угла ее вырастал стебелек ветрячка, шелестевшего своими лопастями, отструганными, может, такими же руками, как и Васьки и его "расхристанного" друга.

– Совсем новый дом, - слышу я свой собственный шепот, боясь заглушить шелест флюгера-ветрячка.

– Новый, - подтверждает Вера Андреевна.
– Долго тут был пустырь, много лет никто не строился после...

Мы молча прошли до соседней избы.

– Жалость какая, - говорит Вера Андреевна, глядя в темные окна.
– С шахты еще не пришла моя Полина Ивановна. Но мы ей сейчас записку оставим.
– Она приблизилась к почтовому ящику, укрепленному на заборе, перевернула этот ящик кверху дпом.
– Это условный знак у нас. Заметит и придет к нам.

Теперь

мы шли в обратную сторону. Той же каменистой сгорбленной улицей. Все реже встречались прохожие. Густая темень легла в долину над Нагольный. Ю тут, то там вспыхивали лампочки, отчего поселок казался теперь больше, чем был на самом деле днем.

– А вот здесь я живу, - неожиданно сказала Вера Андреевна и лязгнула щеколдой калитки. Маленький двор. Белье на веревке у самого входа.
– Это хатенка моей мамы, - объясняла женщина, пока мы проопрались по темным сеням.
– А свой дом я продала тотчас, когда дочка вышла замуж.

Дочку я увидел на (ротографии под стеклом в светлои ореховой рамке. Напряженно вытянув шею, она сидела в резном кресле с высокой спинкой, справа стоял малыш толстяк с надутым лицом, а слева девочка, такая же остроносая, как мать.

– У вас уже двое внуков?!

– Слава богу, - радостно ответила Вера Андреевна, - дочери минул тридцатый год, пора уж.

– Неужели тридцатый?
– зачем-то переспросил я.

Вера Андреевна разожгла печку, загудело, забилось пламя, бросая сквозь щели в дверце пляшущие блики.

С улицы в окно постучали, раздался голос:

– Ты дома, Андреевна?

– Это моя Полина Ивановна, - как-то по-особому нежно сказала хозяйка.

Вошла высокая женщина. Телогрейка внаорос. На минуту остановилась, заморгала крупными веками, словно запорошило глаза.

– Ой, гости у тебя какие заметные!
– воскликнула.
– Я думала, зятек твой на побывку явился.

– Уж зятек... Тот час они служили рядом, в Ворошиловграде, а нынче в Германии. Какие тут пооывки:

Ты вот проходи да знакомься.

Я встал. Мою руку тиснули с болью, приподняв сперва до самого подбородка и тут же резко бросив вниз.

Я как-то неосторожно посмотрел на свою ладонь, это заметила Полина Ивановна:

– У нас, у рабочих, так: руку жмем - чувствуется, что гостей любим крепко.
– Полина Ивановна уже сбросила было телогрейку, но тут же начала ее надевать.
– Я в мгновение ока обернусь, у меня дома "Горiлка з перцем" на такой случай. Да и день у нас на шахте был особенный.

– Чем же он был особенный?
– уже по-свойски спросил я.

Полине Ивановне, казалось, этого только и надо было, чтобы поделиться новостью. Она заговорила запальчиво, то переходя на шепот, чтобы удивить собеседника еще больше, то громко прокашливаясь, чтобы ни единого ее слова не было пропущено.

– Я вообще-то работаю в ламповой, пу, знаете, заряжаю там светильники, выдаю их при спуске под землю нашим шахтерам. Дело нехитрое. А вот на шахто у нас...

– Что на шахте?
– вырвалось у меня.

– Наверно, слышали про деревянную крепь? Так теперь все, никаких деревянных стоек нету, а есть металлические трубы, ну как бы щит, понимаете? Нет, не так.