Я Распутин. Книга третья
Шрифт:
— Ну вот и действовать через них. Вы же понимаете, что рано или поздно мы столкнемся с Германией?
— Весьма вероятно, но какое отношение это имеет к нашей дальневосточной политике?
— Самое непосредственное: германские колонии и фактории в Китае. Почему бы не намекнуть князю, что при изменении настроений в пользу России, мы не будем препятствовать установлению японского контроля над Циндао и германскими островами?
Извольский задумался. Похоже идея достичь прочного мира со страной Восходящего солнца ему пришлась по душе. Я усилил нажим:
— Или что Российская империя
Да мало ли чего можно придумать, если не жадничать — тех же японских промышленников пригласить на совместные предприятия в Маньчжурию, вырастить среди них группу, кровно заинтересованную в сотрудничестве… Даже если просто развить Желтороссию, там поднимется уровень жизни и хоть какая-то часть хунхузов переориентируется на “внутренний рынок”. Цинично? Да, зато спокойнее будет северней Амура.
— А еще, Алексей Петрович, запросите у японцев возможности закупки их патронов малого калибра.
— Зачем???
Вообще-то для Федорова, для СМЕРШа, для новых разработок… Но говорить этого не буду, могу поспорить, что о таких неожиданных мотивах Извольский если не в министерстве, то дома будет говорить. И пойдут круги по воде, в том числе и к совсем чужим ушам.
— А у меня ребятни в стрелковых обществах много, мосинская винтовка для них тяжела, пусть с легкой японской стрелять учатся.
Вот как в воду глядел — ляпнул что-то Извольский не там и не тому, всполошились посланники Токио и Пекина и забили мне два рабочих дня своими китайскими церемониями. Сперва Са Юнту долго растекался мыслею по древу, то подбираясь к важным вопросам, то вдруг меняя тему и все не решаясь спросить главное — будут ли делить Китай? От его шитого золотом парадного мундира у меня попросту рябило в глазах, так что через три часа пустопорожней беседы я сказался больным и завершил наш плодотворный обмен мнениями на том, что высказался в пользу непременного улучшения отношений с высоким правительством Китайской империи и уверениями в вечной дружбе и уважении. Хотя очень хотелось просто послать.
Итиро Мотоно был менее велеречив и больше упирал на практическую сторону дела — какие концессии в Маньчжурии можно получить, каковы прогнозы на случай войны в Европе и так далее. Но его я свернул на закупку патронов, вернее, на то, как ее произвести частному лицу — военное министерство и ГАУ наотрез отказались делать это за государственный счет.
*****
В себя я пришел к утру второго дня плавания — иначе в городок Повенец из Питера не добраться. Ну то есть можно, конечно, доехать поездом до Сердоболя, который в мое время именовался Сортавалой, но оттуда до Повенца еще четыреста верст, причем совсем не по шоссе. Даже на автомобиле часов двадцать ходу. Поэтому — водный транспорт, целый караван. И то, повод значительный — закладка Беломоро-Балтийского канала.
Плыли всей честной компанией — царь с царицей, Антоний с Феофаном, Столыпин с министрами, депутаты. Додумайся кто потопить головной пароход под броским названием “Честь и слава” — страна сразу лишится почти всей верхушки.
Стоило только отойти от Шлиссельбурга, как сразу начались хождения из каюты в каюту.
Никса переносил качку спокойно, попривык в плаваниях на своем Штандарте, взялся за меня всерьез. Царь хотел добиться возвращения в страну своих дядьев. Владимир Александрович и Ник Ник сидели в Лондоне и похоже готовили заговор. К ним зачастили разные курьеры из России, причем родовитые. Князья, графья… Прямо как при большевиках — великие князья в эмиграции лелеют планы возвращения.
— Состоявшаяся амнистия, — артикулировал сигарой Николай, — показала обществу правильный путь к национальному примирению. Думаю, будет правильно сделать первый шаг навстречу великим князьям.
Ссорится с помазанником перед важным мероприятием я не хотел, поэтому я лишь кивал, соглашался, но упирал на тему покаяния. Дескать, князьям прежде чем возвращаться в Россию надо бы очиститься. Вон как популярны стали паломничества в Святую Землю у нашей знати — дня не проходит, чтобы из Иерусалима кто-нибудь не вернулся. Весь такой одухотворенный, с таинственным блеском в глазах.
Николаю эта отсрочка совершенно не нравилась — видимо из Лондона ему от дядьев пришли совсем другие пожелания. Поэтому царь начал торговаться. Дескать, и в Европе есть святые места, а уже в сентябре хорошо бы устроить примирительную встречу в столице, как раз у Владимира Александровича день ангела.
От этой истории надо было как-то отбиваться и я стал напирать на моральный аспект. Ладно, Владимир Александрович… Но ведь Ник Ник прелюбодействовал со Станой! Находясь в браке с герцогиней Лейхтенбергской… С которой сейчас, кстати, разводится. И этот развод идет прямо скажем грязно, со взаимными обвинениями, публикацией личной переписки… Говорить царю о том, что бензинчику в этот костер по моей просьбе подбрасывает Перцов и Ко, я, разумеется, не стал. В Слове мы старались этот скандал не раздувать, но недавно холдинг “Распутин и сыновья” тайно приобрел бульварную газету “Копейка”. И вот туда журналисты Перцова не стеснялись вбрасывать всякое разное про князей, не только про Ник Ника.
Еле отбившись от царя, с тяжелой душой пошел в каюту к патриарху. Как чуял — с Антонием разговор оказался еще сложнее. Ведь на нем присутствовал хитроумный Феофан, который, собственно, и организовал этот “зондаж”. Дескать, Бог велел прощать, чего нам делить — одно дело делаем… Даже организовал в каюте чаепитие. Мол, под чаек мы сейчас этого “старца” в бараний рог скрутим. Ну и да, начали крутить. Иерархи ни много ни мало, замахнулись на окончательный уход от налогов. От поземельного епархии были освобождены, но церковь много платила, так сказать, за свои коммерческие предприятия: за отданные внаем доходные дома, промыслы при монастырях и прочие “свечные заводики”.