Я Распутин
Шрифт:
– Кто говорил?
– Антриганы всякие.
– Не виляй, рассказывай, раз начал.
– Да есть тут протопоп один, Афанасий, служит при домовой церкви. Как выпили с ним винца, говорил, что никакой ты не старец и не схимник, так, перекати-поле человек, то здесь, то там. Много по монастырям постранствовал, да сколько таких на Руси… Феофана какого-то ругал.
Ясно. Не все в духовенстве довольны интригой, которую придумали Феофан и Сергий.
– Вот и скажи мне мил человек, святой ты или как? – Деревянко хитро на меня посмотрел.
Этот
– Давным-давно жил один человек, – начал я. – Такой святости, что даже ангелы дивились. И нарочно сходили с неба, посмотреть: как земной человек может так уподобиться Богу?
Вот и попросили Бога: – Господи, сделай его чудотворцем!
Согласился Господь. Но велел узнать у праведника, какой дар он пожелает.
Ангелы спросили человека:
– Хочешь исцелять наложением рук?
И ответил святой:
– Нет, пусть лучше Сам Господь творит это.
– Хочешь словом обращать грешников к покаянию?
– То дело ангелов, а не слабого человека. А я помолюсь за грешных.
– Хочешь привлекать к себе добродетелью и тем прославить Бога?
– Нет, так я буду отвлекать людей от Бога.
– Чего же ты хочешь?
– Да не лишит меня Господь милости Своей! А с ней у меня все будет.
Но ангелы настаивали и тогда святой сказал:
– Я хочу творить добро так, чтобы самому об этом не ведать.
Я замолчал, вздохнул.
– Вот ты какой, Григорий Распутин, – протянул удивленный матрос, – хочешь творить добрые дела…
– Уже творю, – я похлопал Деревянко по плечу и пошел спать.
Но так и не заснул. Все крутил в голове, что да как, куда бежать, что делать.
Революционеров за два года Столыпин и без меня заровняет, до 1912 года, до Ленского расстрела, тишь да гладь будет. Вот и не будем ему мешать, а займемся другим флангом, там черносотенцы. Надо у них православную и монархическую повестку отобрать, вон, христианско-демократическое течение вполне в XX веке востребовано. Название, конечно, надо будет другое.
Вот и союзники вырисовываются – правые кадеты да левые октябристы, люди образованные, культурные, им только наглости и решительности не хватало, чего у Распутина – хоть ложкой ешь. Добавить активных, но управляемых православных и пусть кадеты в Думе сидят, а радикалы на улицах бузят. Но это почти что Гапоновская программа получается… Так и хорошо! Людей его бесхозных под крыло и взять, чего зря организации пропадать. А разбавить… да хоть иоаннитами! Они, конечно, с крышей набекрень, Иоанна Кронштадтского за Христа почитают, но неужто Гришка их в свою веру не обратит?
Решено. В ближайшее время нужны контакты с иоаннитами и с остатками Общества фабрично-заводских рабочих. И написать христианско-демократическую программу.
Никаких радикалов, идем посередке, без революций, постепенно.
И как только соберу хоть каких людей, немедленно создавать легальную организацию – с высочайшего разрешения,
Глава 4
Утром Прохор принес мыло, зубную щетку, и даже по моей просьбе подровнял бороду. Я невыспавшийся и злой разглядывал себя в зеркало. Надо что-то делать с прической. И с одеждой. С ней в первую очередь. «По одежке встречают». А провожают не по уму, а по тому, что его заменяет – болтовне. Красиво трепаться мне, дитю 21-го века, совсем не трудно. С крестьянами буду по-простому. С аристократами загадочно. Купцы и промышленники предпочитают деловой стиль – тоже что-нибудь придумаю. А я ведь еще владею английским языком! Но решать вопрос с одеждой и штаб-квартирой надо скорее. И с оружием!
Еще до заговора Юсупова меня должна ткнуть ножом в живот мещанка Гусева. А направлять ее будут великий князь Николай Николаевич и глава партии «17-го октября» Родзянко. Я невольно потер живот. Хорошо бы еще каким-нибудь бронежилетом обзавестись. Сейчас в ходу тяжелые стальные нагрудники для солдат – поди поноси такой каждый день. Надо думать…
Завтрак мне накрыли отдельно, в небольшой столовой с желтыми обоями. За окном стояла серая питерская погода, шел мокрый снег. Где-то в парке громко каркали вороны. Кажется, Николай любил на них поохотиться – видать не все поголовье еще извел.
Завтрак оказался вполне себе английским – жареная колбаса, вареные яйца, тосты с маслом, чай. Для полной картины не хватало только овсянки. «А кто это там воет на болотах, Ватсон? – А это Холмс, русские олигархи тоскуют по Родине».
– От Его Величества записка вашему степенству – поклонился мне Прохор, подавая листок бумаги с имперским вензелем. В записке Николай приглашал меня в Воскресенскую церковь на панихиду по батюшке царя, Александру Третьему. Ровно двенадцать лет назад «Миротворец» умер от нефрита в Ливадии.
Голому собраться – только подпоясаться. Я протелефонировал в дом Лохтиных и уже через час был в Воскресенской церкви, ждал в притворе начала службы. Толстый протопоп (не тот ли Афанасий, о котором рассказывал Деревянко?) разговаривать со мной не пожелал, даже сделал вид, что плюет через правое плечо. Придворная публика тоже сторонилась – никого из вчерашней компании в церкви не было. Сторонились все, кроме двух аристократок, которые сразу подошли ко мне, стоило только выйти им из кареты.
– Григорий! Ты ли это?
Первая женщина откинула вуаль, подала манто подскочившему слуге. Красивая такая. Чернобровая, черноокая. Южанка. Но как и у Лохтиной красота ее уже пропела лето, наступила осень. Вторая дама тоже была из гречанок или турчанок. Нос бульбочкой, ухоженная, вся в драгоценностях.
Служка поднес аристократкам незажженные свечи, они перекрестились на иконы.
– Я матушка, как есть я – хотел поклонится, но потом решил не ломать спину, лишь кивнул.
Женщинам это явно не понравилось.