Я - Русский офицер!
Шрифт:
Эти воспоминания тронули сердце Ферзя и он, взглянув в голубое майское небо, заплакал, закрыв ладонями свое лицо. Он плакал никого не стесняясь. Он плакал, то ли от счастья, что остался жив, то ли от горечи утрат. Он, настоящий русский мужик, плакал, и эти слезы, словно святое миро очищали его зачерствелую в боях душу, придавая ей былую чувствительность и любовь.
— Ну что ты, старшина, плачешь? Радоваться надо, Победа же! — сказал голос над его головой, и кто-то по-дружески похлопал его по плечу.
— Сделай доброе дело, милый человек, сфотографируй нас на память с друзьями на фоне этого Рейхстага! — сказал офицер-летчик
Сашка поставил свой солдатский вещмешок на ступеньки и, взяв в руки фотоаппарат, прильнул к видоискателю. Там, перед исписанными солдатами и изрешеченными пулями и осколками колонн Рейхстага, стояли четыре летчика-офицера. Надраенные хромовые сапоги сияли в лучах майского солнца лаковым глянцем. Шерстяные габардиновые кители украшали ордена, медали и звезды героев Советского Союза. Погоны офицеров-победителей, ярко горели блеском благородного металла и завораживали даже видавшего виды Ферзя.
— Так! Внимание! Улыбаемся, снимаю! — сказал он, и когда летчики, расправив грудь, приготовились, Сашка нажал на кнопку.
Фотоаппарат щелкнул и навсегда запечатлел радостные и счастливые лица победителей на фоне фашистского логова.
Сколько было тогда таких вот фотографий, сделанных в те теплые майские дни на руинах поверженного Берлина… Отделениями, ротами, батальонами они фотографировались, фотографировались и фотографировались на память, и эти фотографии на века становились летописью истории, отражающей радость, счастье и тот победный триумф простого русского солдата. Того солдата, который ценой миллионов жизней погибших в полях великих сражений заслужил настоящую славу и вечное бессмертие.
Сашка на секунду отнял фотоаппарат от своего глаза, и тут же увидел Краснова. Высокий, стройный майор — летчик со звездой Героя на груди, стоял в пол-оборота и курил, всматриваясь куда-то вдаль и абсолютно не видя Сашку прямо перед своим носом.
— Краснов! Краснов! — заорал он сквозь мгновенно накатившие слезы радости.
— Краснов, чертяка, Червонец! — вновь проорал Ферзь, чуть не выпустив из рук чужой фотоаппарат.
Валерка обернулся и, увидев Ферзя, бросил окурок. Он кинулся навстречу Фескину, словно он был не просто друг, а настоящий, родной и его кровный брат. Они обнялись, как настоящие боевые друзья, стоя на ступеньках и, радостно похлопывая друг друга по плечам.
— Ты жив, жив, бродяга!? — говорил Фескин, рассматривая друга.
— Ведь тебя тогда в Свердловске куда-то забрали? Я думал, ты уже червяков кормишь! Я думал, больше никогда не увижу тебя. А ты, вот жив, здоров, да к тому же при медалях и орденах! Валерка!
— А я тоже думал, что тебя нет! Ведь ты же был в штрафбате, и вас всех под Курск направили как раз накануне этой кровавой бойни. А я слышал, там было такое, что даже чертям в аду было страшно! Говорят, даже снаряд в снаряд попадал, а ты, черт побери, выжил, выжил!
— Был, был, но видишь, искупил вину и вернулся в строй. А теперь смотри! Я, как и ты — герой! — сказал Фескин, и отошел на шаг назад.
— Вот, смотри!
На его груди, как и на груди Краснова, сияли золотые знаки воинской доблести и храбрости.
— Вот, Валерик, я и до старшины дослужился! — сказал Сашка Фескин, хвастаясь перед другом, — И забудь, Червончик, что я когда-то был вором! Все прошлое раз и навсегда стерто войной из моей памяти.
Тут
— Отметим? — спросил Валерка, приглашая Фескина выпить.
— Отметим! Как же, без этого никак нельзя! — сказал Сашка и, подхватив свой солдатский вещевой мешок, накинул его на плечо.
— Я демобилизован, вот сегодня собирался домой, а тут ты, это такая, браток, приятная неожиданность! Никогда не думал, что встречу тебя, да еще и в самом Берлине. Сидел на ступенях Рейхстага и вспоминал тебя. Вспоминал Ленку, наш Смоленск, Зеленый ручей. И все это благодаря тебе. Спасибо, Валерка, что ты в лагерь тогда свалился. Я ведь после того, как ты улетел в госпиталь, многое для себя понял. Понял, что жил, словно червь в яблоке. Сам жрал от пуза, а других от моего вида, только тошнило. Если бы не ты, так, наверное, и загнулся бы в Сеймчане. Лежал бы я сейчас в вечной мерзлоте магаданского края, словно рыжий мамонт.
— Пути господние, Саша, неисповедимы! — сказал Краснов и, положив по дружески руку на плечо Фескина, направился с ним и своими боевыми друзьями в близлежащий немецкий ресторанчик.
Немцы не были бы немцами, если бы с того момента, как в Берлине прозвучал последний выстрел, они не открыли свои кафе, гассштетты и рестораны. Теперь русский солдат-победитель полноправно властвовал в столице третьего рейха, а некогда бывшие «господа» прислуживали им.
В каждом таком уцелевшем от бомбардировок и артобстрелов ресторане, русские солдаты и офицеры праздновали свою победу, а побежденные немцы еще с опаской, подносили им шнапс, и удивлялись возможностями закаленного русского организма…
Никто тогда не мог и предположить, что русские останутся в Германии почти на пятьдесят лет, и все эти годы немцы будут удивляться воле, стойкости русского духа и ширине загадочной славянской души.
Эпилог
С самого утра моросил мелкий промозглый дождь.
Парадные фуражки, кителя, погоны героев Великой Отечественной Войны промокли насквозь.
Брусчатка Красной Площади, от падающей с неба воды, просто блестела лаком. Несмотря на столь сырую и довольно прохладную погоду, настроение у всей страны было праздничным. Миллионы людей прильнули в эти минуты к громкоговорителям и репродукторам в ожидании трансляции парада Победы. В этот радостный и святой день, дождь навевал легкую грусть, а природа, как бы оплакивала тех, кто больше никогда не вернется с полей сражений, не вернется с фронта, кто так и остался навсегда лежать в опаленной войной земле.
Валерка, выпятив от гордости грудь полную орденов и медалей, стоял в новой форме в первой шеренге под знаменем своей воздушной армии.
Сталин, Молотов и Буденный в ожидании парада всматривались в лица сорока тысяч героев-победителей, выстроенных на Красной площади по фронтам и родам войск. Моряки, летчики, танкисты, пехотинцы и многие другие, держа развернутые боевые знамена и стяги, ждали этой торжественной минуты.
Парад Великой Победы! В этих словах было все! Была боль и горечь потерь! Была радость маленьких и ликование больших побед! Было великое и святое единение русского народа! Это был триумф русского духа!