Я - Русский офицер!
Шрифт:
— Зеков будешь пофамильно считать! А у меня нет времени! Нам еще ехать сорок километров, а тут над дорогой «Мессеры» и «Юнкерсы» болтаются, как яйца над пропастью. Тебе хорошо, ты сидишь под стволами зениток, а мне еще сегодня летать и бить этих сраных выродков Геринга. Так, мужики, теперь вы мои, марш к машине!
Капитан скомандовал и, протянув руку старшему лейтенанту, пожал ее. Накинув на плечо солдатский вещевой мешок с личными делами осужденных, он пошел следом за своими подопечными.
Старший лейтенант-НКВДешник так и остался стоять посреди зала ожидания, почесывая макушку под своей фуражкой.
— Летуны, хреновы! — сказал
Лишь только забрезжил рассвет, «Студебекер», чихнув бензиновой копотью, покатил в обратный путь в сторону Ларионовки. Летчики расположились в кузове машины на расстеленном брезенте и, вскрыв банки тушенки из пайка, принялись завтракать.
Машина, поднимая клубы пыли, катила по песчаной дороге, плавно проваливаясь в естественные неровности. Кто-то в этот миг благодарил господа за проявленное великодушие и освобождение, кто-то мирно жевал сухари, запивая колодезной водой. А кто — спал, продолжая досматривать те сны, в которые вмешался лихой капитан. А кто-то просто сидел, опершись на борт спиной, старался себе представить, как встретит их новый боевой коллектив и какой самолет достанется не бывшему штрафнику, а летчику.
— Как тебе этот капитан, — спросил майор Краснова.
— Капитан, как капитан! У меня комзвена такой же лихой был гусар, точно, как этот! В сорок втором таранил «Юнкерс» с полным боекомплектом. Шандарахнуло так, что у меня чуть плоскости не отлетели. До сих пор вижу эту вспышку и вой осколков слышу.
— Как у тебя, старлей, настроение? Успеть бы к завтраку, да принять сотку-другую наркомовских, — сказал майор, вытянув вдоль борта свои ноги.
— Я думаю, успеем, — сказал Краснов и, достав кисет, стал крутить самокрутку.
«Студебеккер» ехал по лесной дороге, словно по-морю, то опускаясь на дно воронки, которую выбила немецкая бомба, то вновь поднимаясь на дорогу, чтобы продолжить свой путь дальше.
Судя по разбитой технике, полуторкам и подводам, валяющимся по обочинам, создавалось ощущение, что именно здесь, в этих лесах прифронтовой полосы, словно хищные акулы, промышляют легендарные соколы Геринга. Своим опытным глазом Валерка видел, что эти пресловутые асы рейха, после двух лет войны явно перестали брезговать и солдатом, идущим из санбата в расположение части, и подводой с беженцами. Все идет в зачет, чтобы потом, стоя перед своими собратьями по-оружию, радоваться получению очередного Железного креста, или еще какой медальки.
— Во, майор, видишь!? Немчура как шалит! Как у нас говорят, «желторотики» руку набивают! Завалить хорошего летчика им сейчас мужества не хватает, да и умения, а расстрелять на дороге подводу с ранеными могут! Рыцари, бля…. хреновы!
— Это, Краснов, война, — ответил майор и, вытащив папиросу, закурил, глубоко затягиваясь.
По мере того, как поднималось солнце, мрак ночи уходил, освобождаясь от своего черного покрова, сквозь эту прорванную пелену, из-за кромки леса, совсем неожиданно вынырнула пара «Мессеров».
Очередь из двадцатимиллиметровой автоматической пушки, в сотую долю секунды вспорола «Студебеккер» от мотора до заднего моста, разметав тела пятерых штрафников и водителя на куски. Кровь забрызгала лицо Краснова, который даже не понял сам, под действием каких сил он оторвался от борта и, пролетев несколько метров по воздуху, упал в кусты, прячась от смерти. Следом, с глазами, отражающими настоящий ужас, выпрыгнул и
Валерка лежал в кювете, прикрыв голову руками. Сейчас, когда объятая пламенем машина горела всего в нескольких метрах от него, он не мог пошевелиться, зная, что фрицы пойдут на второй круг, чтобы завершить свое кровавое дело и добить тех, кто еще был жив. Собрав все свои силы и волю, он рванулся в чащобу, подальше от дороги. Вот тогда он и услышал за спиной угрожающий свист летящей на него смерти.
Этот характерный звук с переливами, он узнал бы из сотен. Так могут свистеть только немецкие пятидесятикилограммовые бомбы, которые подвешивались под крылья «109 Мессеров». Грохот сзади и горячая, почти раскаленная ударная волна, словно летящий на скорости паровоз, толкнула Краснова в спину. Он, поднятый и оторванный от земли силой тротила, полетел вперед и, царапая лицо и руки о лесной кустарник и сухие ветви, упал на «четыре кости». Лежа на земле, среди прелой прошлогодней листвы Валерка почувствовал, как земля, камни и остатки машины, поднятые мощью взорвавшейся взрывчатки, посыпались на него с неба. В голове, словно молния, полосонула мысль: «Все! Конец!».
В тот миг ему показалось, что вот сейчас, через секунду, и кусок железной рамы пронзит его хребет, пригвоздив к земле, словно гигантская вилка. Но к его удивлению, тяжелый «дождь» быстро окончился, и над лесом вновь наступила звенящая тишина.
Валерка, немного полежав, встал. Отряхиваясь от пыли и прилипшей к его форме сухой травы, он осмотрелся, удостоверившись, что опасность действительно миновала. Было тихо. Жужжание самолетов слилось с писком комаров и растворилось где-то вдали, смешавшись с потрескиванием горевших остатков машины.
— Эй! Живые есть? — прокричал капитан-летчик где-то совсем невдалеке.
— Я живой, — ответил сам себе под нос Краснов, и поплелся назад к дороге.
— Я тоже вроде жив, — прошептал майор, выползая из кустов орешника, — Вот же, суки, что вытворяют в наших тылах! — сказал он, отряхиваясь от прилипшей полусгнившей листвы.
Постепенно все отошли от шока и вышли на проселочную дорогу.
Там, где еще минуту назад по дороге ехал «Студебеккер», зияла огромная воронка, на дне которой дымились какие-то тлеющие тряпки, прибитые тяжестью смертоносного металла. Голые, кроваво-красные человеческие кости с остатками рваного мяса валялись рядом с воронкой. Кто это был, в тот миг было уже трудно определить.
Капитан, подняв из кювета вещевой мешок с личными делами осужденных, сел на обочину. На его глазах блеснули слезы. Он достал портсигар и, постучав папироской о его крышку, закурил. Все его тело в ту секунду бил сильный озноб, отчего руки, не находя себе места, тряслись.
— Что делать будем, капитан? — спросил майор, присаживаясь рядом.
— Надо бы похоронить останки…
— Да, надо, — скупо ответил летчик и с ненавистью бросил недокуренный окурок, — Суки!
В ту минуту каждый из выживших понимал, что капитану придется отвечать перед командованием за потерю людей. Война войной, но лицо, повинное в смерти товарищей всегда представало перед судом офицерской чести, на котором и выносился приговор. Сейчас же вины капитана в гибели водителя и штрафников не было. Но писать рапорты, докладные записки было для него делом неблагодарным, отрывающим много времени и моральных сил, которые в условиях войны очень долго приходили в норму.