Я с тебя худею
Шрифт:
Проходит несколько минут, прежде чем я решаюсь посмотреть на Соколова. Он лежит на высоко поднятых подушках. Глаза закрыты, а лицо смиренное и расслабленное. Одеяло едва прикрывает его живот, а грудь красивая и мускулистая медленно и равномерно поднимается и опускается. Я бессовестно разглядываю его, пока есть такая возможность. Интересно, раньше я не замечала, что он симпатичный…
— Нравится то, что видишь? — звучит его хриплый голос и я вздрагиваю.
К лицу приливает румянец, и я опускаю глаза. Леша
Пока он пьет, я не знаю куда себя деть и в конце концов возвращаюсь к креслу.
— Глупо было делать из Мастера Вселенной положительного героя, — ни с того ни с сего говорит Соколов, а я смотрю на него с недоумением. Хочу понять, не ассоциирует ли он себя со своим персонажем. — Все равно зло остается злом, как его не преподноси…
— Ты же говорил, что даже у зла есть оттенки.
Он слабо улыбается, но эта улыбка не касается глаз. А потом он меняет тему с напускным весельем.
— Тима сказал, что ты поставила всех на уши и спасла мою задницу.
Я не могу ничего сказать, все внимание отвлекает его обнаженный торс.
— И за то, что приютила Милаша отдельное спасибо. Знаю, каково это держать такого питомца.
— Все… — шумно сглатываю, как персонаж из мультиков «Loony Tunes», — все в порядке.
Леша замечает мой завороженный взгляд и нарочно поигрывает грудными мышцами.
— Блин! Соколов! — закрываю лицо руками, а он тихо смеется.
— Ты так плотоядно пялишься на меня. Тебе Тима новые пакеты с едой передавал? А то может ты голодная пришла и того гляди сожрешь меня!
— Дурак!
— Да, ладно, смотри на здоровье, — смеется он, — тебе салфетку подать? У тебя там что-то под губой, кажется слюнка…
— О, господи, ты невыносим! — хватаюсь за голову и тяжело вздыхаю. Начинаю сомневаться, что прийти к нему — хорошая идея.
— Стараюсь.
Я рада, что Соколов еще способен шутить, но зная его много лет, понимаю, что это всего лишь маскировка. Чтобы отвлечь от того, что с ним творится на самом деле.
— Как прошел твой выпускной? — смех в его глазах пропадает.
— Ну, если вкратце: ужасно.
— Почему?
Я не могу рассказать ему об Аксенове, что именно его интрижка с «Бьюкенен» стала причиной катастрофы.
— Твой Виктор Максимович не оправдал ожиданий? — говоря его имя он хмурит лоб.
— Что-то вроде того…
— Хочется сказать «я так и знал», но вряд ли это послужит тебе утешением.
Не хочу с ним спорить. Пусть он и прав, но у меня нет мужества признать это вслух.
— Я вчера с лучшей подругой поссорилась, но мы потом помирились, — и с ухмылкой добавляю: — А еще она слегка подпортила
— Насыщенный вечерочек.
Киваю и смотрю на свои ноги. После ночи на каблуках, надеть кеды — ни с чем несравнимое удовольствие.
— Прости, что не пришел, — шепчет Соколов, на него невыносимо смотреть. В глазах боль и раскаяние.
— Леш… то, что с тобой произошло… это все из-за нее? Из-за матери Польска?
— То, что со мной произошло — это из-за виски, Ермакова.
Ничего другого я не жду от него. Вечные маски, за которыми настоящего Соколова не разглядеть. Жаль, что он не открывается мне. Я думала мы друзья. Или что-то вроде того…
— Но ты не обольщайся, то что я тут лежу еще не значит, что ты освобождена от тренировок. Тима и Марьяша пообещали хорошенько взяться за тебя, пока я не могу.
— Подумаешь, напугал, — с напускным равнодушием я пожимаю плечами и наши взгляды пересекаются.
Кто-то открывает дверь, Леша кладет голову на подушку и закрывает глаза, притворяясь спящим. Выглядит правдоподобно. Интересно, а когда пришла я он спал по-настоящему?
Заходит медсестра, меняет состав в капельнице и вкалывает в нее что-то из шприца. На мой вопросительный взгляд она тихо поясняет:
— Обычный физ раствор и нестероидный анальгетик, ничего сверхординарного.
Через открытую дверь я слышу громкий разговор в коридоре.
— Дамир, дорогой, давай дождемся, когда он выпишется, зачем же так? — звучит женский голос.
— Я слишком долго ждал! Сколько можно заниматься глупостями? Я уже договорился с деканом, он ждет документы.
— А что, если он не захочет ехать в Москву?
— У нас была сделка. Несколько лет назад. Если он хоть раз сорвется — будет жить по моим правилам!
В палату заходят двое: огромный, тучный мужчина с внушительным животом. Седина покрывает всю его голову и бороду, когда-то черную, теперь ставшую серой. Он смотрит зорким взглядом сквозь строгие очки сначала на меня, потом на «спящего» Соколова. За мужчиной появляется стройная, красивая женщина, внешне намного моложе его… и тоже с внушительным животом. Она держится за него, словно оберегая от всех опасностей вокруг. При виде Леши на постели она громко ахает и закрывает рот. Глаза женщины наполняются слезами.
— Сынок… — она медленно подходит к постели и берет Соколова за руку. Мне становится неловко от проявления чувств матери к сыну, хочется плакать от трогательности этого момента. Мужчина при этом перекидывается парой слов с медсестрой и поворачивается ко мне.
— Вы кто? — его строгий голос сотрясает стены небольшой палаты.
— Я…
— Это — моя девушка, — слабым голосом отвечает Соколов и пожимает руку мамы в ответ. Она устремляет любопытный взгляд на меня и внимательно осматривает.