Я сбилась с пути
Шрифт:
Когда мама объявила, что уходит, я даже не расстроился. Ведь мы были друг у друга. «Мне ужасно жаль, Натаниэль, – сказала она мне. – Но я больше не могу жить с двумя детьми». Она хотела забрать меня с собой в солнечную Калифорнию. «Разве не здорово?» Нет, не здорово. Я не хотел жить с ней в Калифорнии. Я хотел остаться здесь, в моем доме, с моими друзьями и папой. В конце концов, мы были братством.
«Я не оставлю тебя с этим инфантильным мужчиной», – заявила мама, а когда я пересказал это папе, он попросил приехать к нам бабушку Мэри.
«Если
Папа подмигнул мне, и я без слов его понял. Нас было только двое. Братство двоих.
Бабушка Мэри заняла бывшую родительскую спальню, а папа переехал на свободную кровать в моей комнате. И вот так он полностью отказался от роли, которую изначально не выполнял в полной мере. Мы больше не отец и сын, а самое настоящее братство. Не спали допоздна и болтали обо всем: существовала ли разумная жизнь? Папа был в этом уверен. Могло ли быть такое, что мы на самом деле не живем, а являемся частью видеоигры, в которую кто-то играет? Папа считал это возможным. Мы обсуждали места, куда однажды отправимся. Папа хотел увидеть храм Ангкор-Ват. Я хотел побывать в Нью-Йорке, потому что начал смотреть «Субботним вечером в прямом эфире» и мне было интересно посмотреть, как его снимают.
– Договорились, – пообещал папа, добавив эти места к нашему списку. – Мы везде побываем. Вместе увидим мир.
– Братство двоих, – ответил я.
Так продолжалось несколько лет. Я жил своей жизнью, учился, осенью играл в футбол, а весной – в бейсбол. Мне хорошо давались позиции питчера и первого бейсмена, и тренер сказал, я могу попасть в команду на выездные игры. Бабушка Мэри ходила за продуктами, убиралась и заботилась о нас.
Папа по-прежнему работал айтишником, но не на постоянке, он называл себя фрилансером. Мама называла это как-то иначе, но через несколько лет вышла замуж и родила еще одного ребенка. Поэтому перестала жаловаться на папину работу, перестала спрашивать, хочу ли я жить с ней в Калифорнии.
Бабушка была приверженцем привычек. Каждый день носила один и тот же фартук. Каждое воскресенье ходила на одну и ту же мессу. От нее пахло «Нивеей» и «Палмоливом», и она всегда кашляла. Поэтому никто не заметил, что ее кашель ухудшился, стал отрывистым и влажным. И никто не заметил салфеток с кровью, в которые бабушка Мэри кашляла, потому что она смывала их в унитаз.
Когда обычная простуда переросла в пневмонию, рентген грудной клетки выявил рак легких. Четвертая стадия, как сказали доктора.
Дядя моего товарища по команде, Тайлера, недавно умер от рака
– Не с четвертой стадией, – заверил Тайлер.
– Папа со всем разберется, – ответил я ему, потому что так думал. Он часами сидел в интернете, заказывал то лечащие кристаллы, то порошок из акульих плавников. В какой-то момент он решил купить в кредит билеты в Израиль, где предлагалось какое-то новое лечение стволовыми клетками, но заявку отклонили.
«Она справится», – настаивал он.
А тем временем Мэри становилось все хуже. Она прошла два курса химиотерапии, а потом прекратила. «Как мне заботиться о вас, если я каждые пять минут бегаю в туалет?» – спросила она.
Однажды я вернулся домой с бейсбольной тренировки, а бабушка лежала на полу. Папа сидел рядом, скрестив ноги и держа ее за руку, по его лицу текли слезы.
– Она умерла? – спросил я.
– Я не знаю, я не знаю, – ответил он.
Я подбежал к ней, прижал палец к шее, как показывали по телевизору, и почувствовал пульс. Мне было всего одиннадцать, но я остался спокойным, словно уже знал, что делать, словно готовился к этому моменту.
Когда приехали медики, один из них спросил:
– Сколько она уже без сознания?
Я посмотрел на папу, который сидел на том же самом месте, хотя мешался медикам.
– Сколько?
– Я не знаю. Я не знаю, – ответил он, раскачиваясь вперед-назад.
Мэри пробыла в больнице три недели. Доктора сказали, что, скорее всего, она уже не встанет.
– Черта с два, – ответил папа. И настоял на том, чтобы привезти ее домой. – Ей нужно выбраться из этого учреждения, подальше от ядов, которыми они ее пичкают.
Мэри не могла сама принять решение, папа был взрослым. И у докторов не осталось выбора, кроме как послушаться его.
Но именно я встретился с координатором из хосписа. Именно я заполнил все бумаги, заставил папу расписаться на пунктирной строчке, договорился о доставке к нам домой больничной койки и обслуживании медбрата.
Медбрата звали Гектор. Все то лето, пока Мэри лежала и умирала, он приходил почти каждый день, сначала на час или около того, чтобы скорректировать дозу обезболивающих и убедиться, что ей комфортно.
– Где твой папа? – спрашивал он меня в те дни, когда тот отсутствовал.
– О, он на работе, – врал я. Я не знал, где был папа. На прогулке. Играл в бильярд. Охотился в лесу за лекарством от рака.
Бабушке Мэри становилось все хуже, визиты Гектора становились все более продолжительными – он оставался уже на весь день, – вплоть до самого конца, когда она просто спала все время. Иногда он сидел со мной на кухне, однажды поджарил нечто, похожее на зеленый банан, оказавшееся в итоге плантаном, – получилось очень вкусно. В остальное время он сидел с Мэри, втирал лосьон в ее руки, причесывал волосы, разговаривал с ней и пел.