Я щёлкну пальцами и ты проснёшься
Шрифт:
– Позволь уточнить: ты видишь вокруг себя пространство, окрашенное в определённый цвет?
– Что-то вроде того.
– Какой это цвет?
– Белый с оранжевым. Там, дальше, есть тёмно-синий.
– Кто-то ещё есть рядом с тобой?
– Нет. Вернее, я чувствую какую-то живую силу рядом, но не вижу.
– Что ты будешь делать?
– Я готовлюсь войти в новое тело.
– У тебя есть имя?
– Алимай.
– Алимай, что ты делала раньше?
– Я выбирала тело для нового воплощения. Ещё место,
– Давай посмотрим раньше, в прошлое тело. Как закончилась жизнь?
– Я… Боже…
Я хватала ртом воздух, мне было страшно в этот момент.
– Тряслась в припадке, как эпилепсия или что-то вроде того. Падая, задела умывальник, рассекла голову. Всё случилось очень быстро. Вот я уже смотрю на себя сверху.
– Что ты видишь?
– Молодая девушка. Лежит на плитке, под головой лужица крови. Меня уже нет там, но тело ещё слегка содрогается. С умывальника стекает несколько маленьких ручейков крови.
– Сколько тебе тут лет?
– Двадцать четыре.
– А год какой?
– Тысяча девятьсот шестьдесят четвёртый.
– Ты болела эпилепсией?
– Нет, вроде нет. Это геройка. Мы так называли героин. Я борщанула и случился передоз.
– Как тебя зовут?
Впервые меня окутали приятные воспоминания, я улыбалась.
– Муза.
– Так было написано в твоём паспорте?
– Нет. По паспорту я Николай. Шучу. Там я Светлана.
– Ты весёлая, Света. Кто звал тебя Музой?
– Да, я много шутила и смеялась. Мои друзья меня так назвали.
– Кто они?
– Художники.
– Ты тоже художница?
– Нееее, я их Муза!
– Что делает Муза?
– Спит с художниками.
– Сколько их, Свет?
– Восемь.
– Как это происходит? Ты встречаешься с каждым по очереди?
Мне стало очень смешно. Я расхохоталась.
– Неееет, вовсе не так. Какое же это вдохновение, спать с каждым отдельно?
Мы называли это «Грязный четверг». Собирались в четверг, в восемь вечера на квартире Гогена. Ставили мольберт и табуретку. На мольберт – полотно, на табуретку – водку.
Ребята экспериментировали, искали себя в новом искусстве. Считали, что Фрейд – один из ключевых.
– Ты расскажешь как проходил один из таких вечеров?
– Сначала мы пили водку. Я сидела на красном диване, рядом со мной вмещалось пару человек. Один залез ко мне под платье и начал ласкать. Другие не придавали этому значения, продолжали дальше говорить о тенденциях в искусстве, спорить. Второй, Влад, достал и трогал грудь. Тоже не отрываясь от беседы. Остальные подходили и трогали меня, целовали, когда им хотелось. Потом наступал момент, когда кто-то из них заходил дальше. И глубже. Они сменяли друг друга, заполняя меня везде. В эти мгновения художники брали кисти и рисовали. Наносили небрежные мазки на одно полотно. Они считали, что только так можно запечатлеть пик человеческого
– Что ты думаешь об их картинах?
– Я Муза, а не искусствовед. Не знаю…
– Критики оценили подход?
– Нет, кто-то из художников спился, кто-то как я, сторчался. Парочка просто переросли и бросили искусство.
– Что ты чувствовала в эти моменты?
– Что меня любят. Бесконечно и безоговорочно.
– Почему ты начала принимать наркотики?
– Я очень люблю эмоции. Это мой смысл жизни. Мне не нужны деньги, ну, как, минимум на жизнь нужен, но чтоб прям деньги-деньги – не. Впечатлений хотелось.
– Ты работаешь?
– Нет, мою жизнь оплачивают мужчины.
– Художники?
– Из художников деньги только у Гоги, он иногда помогает мне. Другие мужчины. Я провожу с ними время, они платят за это.
– Проститутка?
– Ну, да, вроде того. Как бабушка. У неё даже был паспорт проститутки, в начале века.
– Она жила в России?
– Да.
– Откуда ты знаешь про паспорт?
– Мама рассказывала, что так можно было получить прописку в городе, ну, в борделе, короче.
– Как ты познакомилась с художниками?
– Гога вечеринки устраивал часто. Ну, не такие, как «Четверг», поскромнее. Там и познакомились.
– Света, что ты помнишь из своего детства?
– Очень хочу есть. Зима, в доме до дрожи холодно. Еле-еле потрескивает печь. Я прижалась к грубке грудью и растянула руки в разные стороны.
– Сколько тебе?
– Четыре.
– Кто с тобой рядом?
– Маленький брат.
– Сколько ему?
– Недавно родился, кроха совсем. Даже играть не умеет ещё.
– Что вы делаете?
– Ждём маму.
– Куда она ушла?
– За едой, к немцам.
– А где немцы?
– У нас в деревне.
– Почему они дают вам еду?
– Не знаю, мама плачет обычно, когда приходит от них. Она приносит хлеб и сахар в кубиках. А один раз целую курицу принесла. Соседи не любят маму. У неё нет друзей, она всегда грустная.
– Света, а где твой папа?
– Папа на войне, Родину защищает!
– Как ты себя чувствуешь?
– Мне плохо из-за войны. Страшно. У нас за деревней танки стоят и бабах – грохочут. Мир злой, плохой. Мама говорит, что мы прокляты.
Я расплакалась.
– Света, тебя окутывает бело-оранжевый свет и тебе становится легко и свободно. Ты расслаблена. Всё спокойно, ты проснёшься, как только я щёлкну пальцами. Три, два, один.
Раздался хлёсткий щелчок. Я открыла глаза. Первую минуту не могла пошевелиться. Я столько всего пережила, что не умещается в голове. Странно, как это всё может вмещать душа. Я перестала плакать.
– Как ты себя чувствуешь?
– Пиздец, положа руку на сердце. Бэд трип какой-то. Я не думала, что у меня такая сложная биография.