Я свидетельствую перед миром
Шрифт:
Обратно я ехал под другим именем и с другими документами. Сначала Восточным экспрессом, через Югославию, прибыл в Будапешт. Там остановился на два дня и в интересах дела согласился вместо другого, обычного агента доставить в Польшу рюкзак с деньгами. Услуга была не такая уж пустячная — набитый бумажными купюрами рюкзак весит килограммов двадцать с лишним. Немалый груз, учитывая прочую мою экипировку. До Кошице я доехал на машине, а там встретился с тем же проводником, который перевел меня через горы. Все обошлось благополучно, если не считать того, что снег растаял, так что лыжи не пригодились. Я шел, нагруженный как мул, но счастливый, оттого что возвращаюсь.
Глава XI
Подпольное государство (1)
В конце апреля 1940 года я привез в Польшу важные распоряжения от правительства в изгнании: всем подпольным организациям предписывалось объединиться под эгидой подпольного государства. Перейдя границу, я на несколько дней остановился в одном из тайных убежищ, а потом добрался до Кракова, где связался с представителем Сопротивления. Уже тогда он рассказал мне, что основы для предстоящего объединения заложены, но понадобилось еще много времени, чтобы оно состоялось.
В Кракове меня посвятили в дела местного Сопротивления, и я впервые понял, какая слаженная организация и какая хитроумная тактика требовались для того, чтобы избежать провала. Меня ни на минуту не выпускали
Однажды мне было сказано, что в 9.45 меня будет ждать у ворот пожилая седовласая женщина с синим зонтиком и корзиной картошки в руках. А я как раз в то утро решил сходить в костел. Служба кончилась в половине десятого, к дому я подошел как раз в условленное время, увидел ту самую женщину, и она отвела меня на заранее назначенную встречу. На другой вечер ко мне пришел связной и передал, что руководство недовольно тем, что я не ночую дома и общаюсь с посторонними людьми. Выходит, та тихая седенькая старушка донесла, что я не вышел из дома, а, наоборот, подошел к нему, то есть ходил неизвестно куда.
Постоянная слежка действовала мне на нервы. Я поинтересовался, зачем она нужна. Во-первых, ответили мне, из опасения, как бы я по неосторожности не совершил какой-нибудь ошибки, а во-вторых, если вдруг меня схватит гестапо, надо, чтобы об этом тут же стало известно, иначе можно не успеть принять необходимые меры безопасности. Вот так обходились с курьером от правительства, который привез важные указания и который в то время был о себе весьма высокого мнения.
За четыре с половиной месяца, пока меня не было в Кракове, жизнь там очень сильно изменилась. После первых же встреч я убедился, что объединение всех подпольных групп практически уже произошло. В движении Сопротивления выделялись две основные ветви: коалиция четырех основных партий — Национальной, Крестьянской, Польской социалистической и Партии труда — и военная подпольная организация.
В этой структуре не хватало еще одной, третьей, части — представительства (Делегатуры) правительства на территории оккупированной Польши, которое регулировало бы деятельность гражданских систем: административного управления, юстиции, экономики, социальной защиты и т. д. Конечно, сразу же встал вопрос о кадрах, и прежде всего — о кандидатуре на пост главного представителя правительства внутри страны.
В бумагах, которые я привез, были вполне ясные указания на этот счет: правительство в Анже примет любого кандидата, которого поддержат все партии. Сикорскому и его кабинету было не важно, кто это будет и к какой партии будет принадлежать. Главное, чтобы поляки ему доверяли и он пользовался всенародным доверием.
Первое, о чем я узнал по возвращении в Польшу, — это арест Борецкого. Он и многие другие заплатили жизнью за успехи, достигнутые в формировании подпольного польского государства.
Был расстрелян и один из лидеров Партии труда Тека [71] . Он тоже очень много сделал для сближения партий и диалога между ними.
В Кракове с большим энтузиазмом встретили известие о начале войны между Францией и Германией, в которой Гитлеру предрекали скорое поражение. И никто не хотел слушать мои невеселые соображения, основанные на том, что я слышал от Сикорского, Кота и Соснковского.
71
Тека (наст. имя Владислав Темпка; 1889–1940) — юрист, депутат сейма (1929–1935), глава действовавшей в Кракове подпольной организации Партии труда, соратник генерала Сикорского. Был арестован 18 апреля 1940 г., отправлен в Аушвиц и 12 июня 1940 г. расстрелян.
Жил я в Кракове у своего довоенного знакомого Юзефа Цины [72] , известного социалистического деятеля и талантливого журналиста. Уже в двадцать пять лет он отличался удивительной властностью, красноречием и зрелостью суждений. Кроме того, он был человеком умеренным и трезвомыслящим. И обладал редким и ценнейшим для подпольщика качеством: никогда не привлекал внимания ни к себе, ни к тому, что он делает. Все его разъезды и встречи сходили за обычные развлечения или выглядели связанными с какими-то бытовыми общественными заботами. И это был единственный из всех знакомых мне лидеров Сопротивления, отчетливо понимавший, какой роковой ошибкой была бездумная вера в несокрушимость Франции [73] .
72
Юзеф Цина (наст. имя Юзеф Циранкевич; 1911–1989) — политический деятель социалистического, а затем коммунистического направления. С 1935 г. секретарь краковского комитета Польской социалистической партии, во время войны активно занимался организацией социалистических подпольных ячеек. 19 апреля 1941 г. был арестован и отправлен в Аушвиц, где участвовал в лагерном сопротивлении. В начале 1945 г. его перевели в Маутхаузен, откуда в мае он был освобожден американцами; в Маутхаузене Циранкевич сблизился с коммунистами. После войны вступил в правящую Польскую объединенную рабочую партию (ПОРП), занимал высокие государственные должности, был премьер-министром ПНР (1947–1952, 1954–1970). Карский в описываемое время жил не у Циранкевича, а у другого социалиста, своего старого школьного друга Тадеуша Пильца, в рабочем предместье Кракова (Пильц появится в главе XX под именем Келец — см. прим 1 к главе XX /В файле — примечание № 112 — прим. верст./). В 1940 г. квартира Пильца была одним из мест, где собирались социалисты-подпольщики, так что Циранкевич был, возможно, первым из политических лидеров Сопротивления, который встретился с курьером Витольдом.
73
События «странной войны» стали жестоким разочарованием для большинства поляков. Карский же еще в феврале — марте 1940 г. был поражен царившей в Париже атмосферой полнейшей беззаботности. В мае, после стремительного наступления вермахта, в «роковой ошибке» упрекали Сикорского — за то, что, будучи слишком доверчивым союзником Франции, он подставил под удар и вновь сформированную там 84-тысячную «новую польскую армию».
— Немцы, — говорил он мне, — быстро продвигаются по территории Франции. Все могло бы обернуться не так ужасно, если бы союзники упредили их собственным наступлением. Раз наступать первыми стали немцы, значит, у них есть для этого силы и средства. А раз союзники не выступили против них на суше, на море и в воздухе, значит, они не в состоянии это сделать. В войне преимущество, стратегическое и тактическое, имеет тот, кто атакует первым.
Я провел у него три дня. Он жил на окраине Кракова и работал в одном из немногих уцелевших при
— Если немцы захотят меня арестовать, они пойдут на третий этаж и, естественно, не найдут меня там. Зато я услышу их и скроюсь через эту «дверь», — с веселой усмешкой объяснил он мне, показывая на две половицы на кухне, под которыми была лесенка в подвал. — Там есть подземный коридор, он проходит под тремя домами и выводит на угол соседней улицы. Так что можно прекрасно смыться.
Перед самым моим уходом он словно бы невзначай сказал:
— Кстати, ты мог бы прихватить вот это и распространить в поезде или в Варшаве. Но прежде прочти. Это первомайский манифест социалистов.
— И что я должен с ним сделать? — спросил я, беря протянутый мне сверток.
— Распространи эти листовки. Одних разговоров мало, надо доносить наши идеи до людей.
Текст назывался «1 мая 1940 г. Манифест свободы». Это было краткое и красноречивое изложение позиции подпольной Польской социалистической партии и анализ ситуации в оккупированной Польше:
Польский рабочий, крестьянин, интеллигент — мы обращаемся к тебе в тяжкую годину. Мы поднимаем голос в дни, когда наше отечество порабощено. Но мы знаем, что вы его услышите и поймете. Это голос польского социализма. Вы уже слышали его из уст Варынского, Монтвила, Окжеи [74] . Этот голос много раз поднимался и в годы независимости Польши — поднимался против деспотической политики правящих кругов. Это голос варшавских и гдыньских рабочих, звавших на борьбу с захватчиками.
Мы призываем вас вспомнить о дне, неразрывно связанном с борьбой за независимость и дело социализма. Приближается 1 мая. Это официальный праздник по обе стороны Буга. Мы же должны в этот день не Гитлера и Сталина чествовать, а собраться с силами для непреклонной борьбы. Польша потерпела поражение. Смертоносная атака немецкой армии, на помощь которой пришла советская армия, не встретила достойного сопротивления. <…>
История преподает польскому народу жестокий урок. Сегодня дорога к свободе пролегает через пыточные камеры гестапо и ГПУ, тюрьмы и концлагеря, через депортации и массовые казни.
Гонимые, угнетенные, обездоленные, мы наконец уяснили горькую истину. Судьбу страны больше нельзя доверять представителям классов, показавших свою неспособность сделать Польшу великой, могучей, справедливой. Польша помещиков, капиталистов и банкиров не имеет права на существование. Только польский народ, польский рабочий, крестьянин, интеллигент имеет право строить свое отечество.
На западе Англия и Франция воюют с Германией. Новая польская армия сражается бок о бок с союзниками. Но мы должны понять, что судьба Польши решается не только на линии Мажино и линии Зигфрида. Решительный час пробьет тогда, когда польский народ сам поднимется на борьбу с захватчиками. И мы должны терпеливо и упорно ждать этого часа, не только собирая оружие, но и оттачивая в преддверии его всю свою политическую мудрость. Власть в новой Польше должна принадлежать народу. Новая Польша должна стать родиной свободы, справедливости и демократии. Суверенный народ создаст законы, на которых утвердится новый общественный строй — социализм.
Лжи гитлеровского национал-«социализма», сталинской диктатуре, превращающей человека в раба, мы противопоставим социализм, позволяющий удовлетворить все материальные и духовные потребности, важнейшая из которых — свобода. Новая Польша исправит ошибки прошлого. Землю нужно безвозмездно раздать крестьянам, шахты, банки, заводы поставить под общественный контроль. Должна быть вновь провозглашена свобода вероисповедания и свобода совести [75] . Школы и университеты должны стать доступными для всех детей, без различия сословий. Чудовищные преследования, которым на наших глазах подвергается еврейский народ [76] , должны научить нас жить в согласии с теми, кого притесняет наш общий враг. Мы, лишенные сегодня своего государства, должны научиться уважать свободолюбивые стремления украинского и белорусского народов.
После победы, когда к власти на развалинах, оставленных санационным правительством и захватчиками, придет народное правительство освобожденной Польши, нашим долгом будет построить страну, где царят свобода, справедливость и благосостояние.
В этот страшный час польской, а может быть, и мировой истории мы взываем к вашей стойкости и духу сопротивления. Пусть 1 мая на всех польских землях вновь прозвучат старые революционные лозунги. <…>
74
Людвик Тадеуш Варынский (1856–1889) — один из основоположников социалистического движения в Польше, в 1883 г. был арестован, приговорен к 16 годам каторжных работ и заключен в Шлиссельбургскую крепость, где умер.
Юзеф Анастазий Мирецкий (псевдоним Монтвил; 1879–1908) — социалист, один из руководителей Боевой организации ППС, организатор и участник многих покушений, повешен.
Стефан Александр Окжея (1886–1905) — рабочий, член ППС и Боевой организации ППС, был схвачен при нападении на полицейский участок в Варшаве, приговорен к смерти и повешен.
75
В независимой Польше эти свободы были гарантированы конституцией 17 марта 1921 г. и апрельской конституцией 1935 г.
76
Согласно переписи 1931 г., в Кракове насчитывалось 56 500 человек иудейского вероисповедания, то есть 25,8 % населения. 21 ноября 1939 г. нацистские власти зарегистрировали в городе 68 482 евреев (число их увеличилось за счет беженцев), в том числе 17 732 детей до 16 лет. В Кракове дискриминация евреев началась раньше, чем в других городах: с ноября 1939 г. было введено обязательное ношение белой повязки с голубой звездой Давида, затем евреям был запрещен доступ в публичные места, на улицах стали хватать стариков и обрезать им бороды. 28 ноября 1939 г. был образован юденрат (так назывались органы самоуправления во всех гетто на оккупированной территории). В мае 1940 г., когда листовка социалистов призывала к солидарности с согражданами-евреями, закрытого гетто еще не существовало — оно было устроено на правом берегу Вислы в марте 1941-го. К июлю 1941 г. там насчитывалось 14 000 тысяч жителей. В Кракове поляки и евреи издавна жили в согласии, поэтому многие спасали евреев, в арийской части Кракова выжило более двух тысяч евреев: сначала их из простой человечности прятали соседи или коллеги, позднее стало действовать организованное подполье. Инициатива исходила от верной своим традициям Польской социалистической партии, которая устроила около 150 укрытий. 12 марта 1943 г. было создано краковское отделение «Жеготы» (подпольного Совета помощи евреям; 1942–1945 — подробнее см. прим. 5 к гл. XXIX /В файле — примечание № 146 — прим. верст./). Помогали и католики: с одобрения архиепископа Адама Сапеги евреев прятали в монастырях и сиротских приютах.