Я тебе не ровня
Шрифт:
— Отступись, Андрей. Ведь себе на горе, — и слезы рукавом рубашонки смахнула.
— Забудь слова такие, Арина. Жди меня! — В подклети дверь уж скрипнула.
— Всегда жду …
Адрей кивнул и исчез в предутренней мгле.
Буяна вывел еще борзо, за ворота Берестовские выехал урядно, а уж по дороге и сдулся, уснул. Хорошо добрый конь дорогу знал. Привез хозяина на двор и встал. Холопы собрались опричь и боялись разбудить Шумского, дивились токмо на такой вот циркус и кафтан боярский, что усеян был
От автора:
Извергнуть — в данном случае, изгнать из рода, отвергнуть. Благословение — раньше могли и не обвенчать без родительского согласия. Для справки: церковь следила за тем, чтобы браки не были близкими по родству, касалось вопроса вырождения и смешения крови между близкими родственниками. Родителям полагалось знать, в каком колене родство, с того и давали устное, иногда и письменное разрешение на брак. Но основой не было, могли и обвенчать. Куда большим грехом считалось венчание людей различного вероисповедания.
Стяг — боевое знамя дружины. Надевали стяг на древко только в бою. Успеть — значило подготовиться к битве. Бой без стяга — нападение внезапное.
"…перстень редкий, да шаль дорогую" — На сватовство жених дарил невесте кольцо и шаль. Традиция.
Глава 16
Фаддей стоял опричь отца и деда: грудь колесом, шапка лихо на башке сидит, кафтан нарядный — а мысли что лепешка коровья. Аж выворачивало всего!
Ить утресь, когда князья прибыли на смотр воеводский раздумал про Аришку-то с Всеславом говорить. Смикитил, поди, что придется про деда вякнуть, что знает он про княжну беглую… И ведь, не о родном человеке пекся, змий, а о себе. Осерчает князь и будет порубь воеводе, а с того и отец в замес попадет, а там и он-сам, Фадя.
А вот когда при всем честном народе, при дружине, да при ратниках и воеводских начал Всеслав восхвалять Шумского, не стерпел боярич Фаддей. Подумаешь, отмахал князя у соседских, жизнь подарил… Фадя срубился бы не хуже! А все одно — чужая слава-то заела. А пуще всего то, что князь объявил.
— Долг за мной, боярин Андрей. Проси, чего хочешь! Отказу ни в чем не будет.
Ратники-то загомонили, возрадовались за Гарма, за морду-то его резаную.
Фадя все уразуметь не мог, за что Андрею почёт такой? Ну рубит, ну стяжал всего сам и что? Полукровок ведь, от пришлой сарматки рожденный.
Не разумеет змиево племя долга, преданности и правды. Открытое сердце — мнит слабостью, помощь без корысти да выгоды чтит дуростью. А люди-то все видят! И резаная морда, и характер мрачный да страшный не помеха. Поступки глаголят, а не харя и худой чин.
Вот и слушал Фаддей княжьи речи, кривился. Все понять не мог, почему Дёмка лыбится шире некуда? Рад за сармата того?
— Спаси тя Бог, князь, на щедром посуле. Мне ничего от тебя не надобно. Ты союзник теперь князю Борису, а я его человек. Разве за помощь дружнюю награду берут? В бою, чай, не спрашивают, так помогают, — и поклонился с достоинством, которого за самим Фаддеем отродясь не водилось.
Ратные загалдели, в доспех кулаками грохотать стали, приветили речь Шумского, отозвались.
— Вона как, — князь Всеслав улыбнулся, вроде как иного и не ждал. — Я в должниках ходить не привык, а потому, слово мое такое — аукнусь тогда, когда надобность будет. В том при народе клянусь.
И тут ратники грохотали железом: радовало справедливое слово нового-то князя.
Фаддей и решил, что так или инако, но Аришку от Шумского отведет. Зависть точила — резаному выблядку все, а ему что? Аринку увел, славу себе прибрал. Надобно к земле пригнуть, обидеть! Уж дюже высоко взлетел Шумской.
После строя, да смотра ушли властные мужи в главную гридницу — переговорить, осоветоваться. Сидели долго при закрытых дверях, а Фадя сторожил. И дождался!
В хоромах собирали пир. Холопки вились, боярские наймиты скакали. Кутерьма. Вот и улучил змий минутку — узрел, что князь Всеслав удалился в отведенную ему гридницу и шмыгнул тайком за ним.
— С каким делом? — у двери остановил его ближник Всеслава — опасный дядька.
— С важным. Пусти нето. Князь узнает, спасибо скажет, — Фаддей хучь и пуганулся глаз-то ближниковских, а все равно пёр. Ить зависть-то жгла, поедала.
— Обожди-ка, — шагнул к князю, пошушукал ему, тот и позвал Фаддея.
— Здрав будь, княже. Фаддей я, Акимов сын, боярич Медведев, — с поклоном.
— Виделись уже, боярич. С каким делом? — а сам глазами ест, аж до нутра прожигает.
— С важным. Позволь сесть? — Всеслав на лавку-то и кивнул.
Фадя уселся и начал:
— Княжна Арина, сродница твоя, жива. Тут обретается, — сказал, как в воду ухнул.
А князь застыл. Видать, обомлел и задумался. Фадю ажник в пот кинуло. Что будет-то теперь, а?
— Кто еще знает про то?
Тут Фаддей и придумал, как от своего семейства отвесть беду.
— Дед ее, да я. Девка не ведает чьих она.
Всеслав кивнул:
— Кому еще говорил?
— Никому, князь. Понимаю нето, дело-то важное. Княжья дочь кусок лакомый.
— Где живет? Кто она?
Фадя задумался на миг, вспомнил ясные глаза Аришки, косу ее золотую, голос ласковый. Сердце затрепыхалось, зашевелилось человечье в змее, но и смылось завистью худой.
— Арина Дорофеева. В Берестово простой славницей живет. Притекли недавно, ожились. — После тех слов князь совсем задумался.