Я тебе не ровня

Шубникова Лариса

Любил ее крепко, аж до свечения в глазах. Умирала — просила сына беречь, так что ж теперь? Извергать из рода? Костьми ложиться, парню жизнь ломать? И себе до горки.

— Какая она хучь? — спросил-то так, для виду, а сын удивил.

Глеб-то аж обомлел, когда лик узрел — счастливый, красивый…ежели не сказать благой.

— Золотая, — и лыбится, щенок!

— Так уж и золотая? — Глеб-то с того обомления и сам разулыбался.

— Как есть.

Ну…и давай хохотать обое.

— Ох… Вот уж не чаял, что ты, Андрей, такого любовного пылу.

И ведь ходил-то харя муторная, резаная. Думал, что ты улыбаться не умеешь. Вона как скрутило. Где писать-то, дурилка?

Андрей вынул из-за пазухи грамоту церковную и отцу подал. Тот печать-то свою и поставил — придавил воск перстнем именным.

— Спасибо, отец. Век не забуду, — поклонился поясно, а потом обнял пожившего боярина, согрел теплом родным и благодарным.

— Иди, нето. Ведь не усидишь у меня теперь. Вон зенки-то сверкают, не было бы пожару, — Глеб скрыл мягкость свою за шуткой, не показал сыну, как дорого ему ласковое сыновье слово. — В Савиново сам приеду. Покажешь золотую свою… Ить что удумал — золотая. Курям на смех!

Провожал сына сам-один. Боярыня Агафья так и не вышла приветить выблядка. Глеб поглядел на удалого Андрейку, кивнул и махнул рукой крепкой на прощание. А тот гикнул свой десяток и пыль взвихрилась под копытами.

Андрей с десятком своим ехал пограничными землями: дурное место. Князь-сосед посадил в городище сынка своего непутёвого. Так тот окромя грабежей и охоты не признавал иных дел-то. С того малый отряд ехал тихо, поглядывая на дороги, посылая вперед себя дозорного.

Шумской злился на такое медленное топотание — шутка ли, отец грамоту подмахнул! Ить Андрей и не ждал… Уж думал, куда утечь с Аринкой, чтобы семью кормить. Порешил, что к князю Борису, тот Андрея знал и уважал, а стало быть, принял бы в дружину городищенскую. А тут на тебе… Не иначе чудо! С того Шумской торопился к Арише, нес добрую весть и все надеялся, что упрямица его золотая согласится венчаться. До конца уверен не был, с того пугался, и смеялся сам над собой. Ведь врагов оружных не боялся, а тут девчонку-невеличку робел.

Пока думал, да прикидывал, как переломить ее упрямство, добрались до Косого зева. Место аккурат с землями соседнего княжества. Вдалеке вроде как шум? Бой?

— Еська, сгоняй по-тихому, — молвил Андрей ближнику, а ратным иное. — Брони вздевать. Порядком идём. Сторожись!

Обученный десяток вмиг приказ исполнил — в бою-то слухать надо главного, инако голову сложить недолго.

Сокол обернулся быстро:

— Отряд, конный. Чужаки. Стяг не успели поставить*. Секут соседские, Всеволодовские.

Все замолкли, зная, решает Шумской как быть. Вроде надо помочь, а с другой стороны — не пойми за кого ратников под мечи подводить. Тут ить и дозорное войско недалече — их вотчина и работа.

— Кто кого?

— Соседские теснят.

Андрей тронул Буяна коленями.

— Мечи, стрелы. Не отставай! Своих видь! — Ну и пошли на выручку.

Внеслись на поляну уж когда чужаки сдулись. Соседские-то умелые.

В лесу воевать — как пряник сожрать. Андрей приметил богато одетого мужа. Мечом махал глупо, словно мух гонял.

Шумской и двинул на помощь. Пнул соседского плечом, добавил в ухо кулачиной и мечами засвистал привычно. Куражу-то особого не было — ни те ляхов ненавистных, ни добычи. Так, пугануть маненько. Ить и не вороги, а так, мелочь озороватая, соседская. Коли не чужаки и не ринулись бы, поди. Уж соседей бы всяко признали.

Богатого мужа посекло слегка. Рукав-то на одежке кровью сочился. Андрей его и прикрыл. Смахнул пол морды с рыжего соседского — не стал бы, но тот в раж вошел, крови снюхал и попёр кабаном. Сам виноват!

Соседи поняли — не сдюжат. Мечи подняли и отошли на десятка два шагов-то.

— Мертвых бери, — Шумской главному. — И передай, еще раз полезете, пощады не будет.

Матерый соседский своим кивнул, те сторожко с коней сошли, своих собирать, да глаза тупить от стыда за такое-то. Смылись по-скорому.

Токмо отвалили, показался дозорный отряд князя Бориса. Воины серьезные, пограничные. Вел Петька Ухов. Поровнялись, поздоровкались. Шумской рассказал, что малёхо они припозднились и он сам соседских пощипал да и спровадил по-добру. Петька кивнул, мол, все урядно. Махнул своим, а напоследок зыркнул на богатого. Не признал, опасным не счёл и увел свой отряд.

Пока балакали, чужаки уж оправились, мертвых своих волдохать начали. К Шумскому-то главный подполз.

— Как звать тебя? — богатый вопрошал уверенно, будто власть на себе нес не один год.

Ни тебе здрасти, ни спасибо.

— А тебе что за дело? Радуйся, что выжил.

Богатый морду морщил, видно рука болела.

— Не больно-то ты приветлив, — и бровь воздел гордо.

— А должон? — После Андреевых слов муж глянул внимательно, но серчать на такой-то отлуп не стал.

— До Богуново далече?

— Не так чтоб.

— Проводи. Внакладе не будешь, — и снова бровь изогнул, вроде как приказ отдавал.

— А тебе что в Богуново? — Андрей спросил и к своим обернулся. — Еська, в дозор. Прямо смотри. Захар — назад.

Муж смотрел на обученных воинов внимательно, подмечая, что и как. От Андрея то не укрылось, но смолчал. За погляд-то злата не берут.

— Я к воеводе Медведеву. Слыхал о таком? Проводи. Отплачу.

— Я не наймит. За деньги не вожу. Надо, и так довезу. Ступай за нами. Лихое задумаешь — не взыщи, порублю.

Богатый кивнул, да так, будто одолжил.

Оставили людей подбирать мертвых, указали куда везть и с половинным чужаковским отрядом двинулись. Опричь Шумского ехал сам богатей и ближник его с непростой мордой — глаз вострый, борода опахалом, плечи широченные.

— Ты как тут оказался? — мужу, видно, худо, но держится.

— Случаем. Бой услышал.

— Стало быть, мне свезло крепко?

— Стало быть.

— Сармат? — Шумской привык к вопросу, обижаться не стал.

— Сармат.