Я тебе не ровня
Шрифт:
Пропал в мыслях, будто Фади тут и не было.
— Как прознал?
Фадя глазами-то заметался, и соврал:
— Дед ее напился и обмолвился мне, — выдохнул, когда приметил, что Всеслав поверил.
— Ну что ж, Фаддей, молодец, что притёк ко мне. Еще хвалю, что схроном, умный ты. Ведь сам знаешь, о таком болтать не можно. Какую награду ждешь?
Фадя и молвил:
— Никакой не надобно. Увези ее отсель и все.
Князь аж брови вскинул.
— Что так?
Фадя промолчал, а князь ему и говорит:
— Дай догадаюсь — не
Фаддея злобой окатило:
— Не суть. Увези и все!
— О, как. Заело тебя, боярич? Ну, будет глазами-то высверкивать. Увезу. А ты молчи, будто воды в рот набрал. Целее будешь. Уяснил? — Фадя и закивал. — Иди, нето. Здрав будь.
Фаддея, словно ветром сдуло. Шел и дышал, как вновь родился.
Вона как… Беду накликал и счастья получил через то. Змей, как есть, змей!
— Сёма, — Всеслав окликнул ближника, тот вошел сразу, будто стерёг. — Слыхал?
— Слыхал, Слав.
— Что мыслишь? — Всеслав обращался сейчас не к прислужнику, к другу.
— Врёт. Дед рассказать не мог. Был бы болтун — княжну уж давно бы Ярополк сыскал. Почитай четырнадцать годков скрывал, а тут взял, да и выболтал не пойми кому? Не верю в то.
— И я не верю. Так откуль узнал боярич-то?
— Слав, тут просто все — подслушал. Этот инако не может. Видал каков? С зависти продал и девку не пощадил. — Всеслав токмо вздохнул на эти слова.
— А ежели подслушал, то от кого? Дед что, сам с собой балакал? Да еще и Шумской… — тут ближник встрепенулся и лицом острожел.
— Что Шумской?
— А то, Шумской. Видал в его дому грамотку на венчание с Ариной Дорофеевой, славницей. Ты как мнишь? Это от любви он на простой жениться собрался или с того, что княжна она? Может, знает, какой кусок в руки свалился? — Всеслав думать о таком не хотел, но власть-то, поди, ко всякому привычна. На иного и не подумаешь, а он возьми, да предай. Люди таят сущность свою, с того и князья не шибко доверчивы.
Друзья задумались крепко. Минуты текли, мысли шумели…
Князь молвил первым:
— Сёма, за Фаддеем приставь следить Прохора Трепова. Пусть прилипнет к нему, как смола. Все слушает. Как бы кому не шепнул о своем лиходействе. Сам ходи за Шумским! Вызнай все. Он бровью шевельнет — ты присматривай в какую сторону, уяснил? Самраева отряди схронным порядком в это…как его…в Берестово. Пусть выяснит, кто есть тот Дорофеев и внучка его. Еще надоть узнать, она или нет. Иди, Сёмка. Торопись.
Ближник и ушел. Всеслав глянул на образ, что в красном углу висел, мыслью обратился к Всевышнему с простым вопросом — почто люди такие лживые, да алчные? Нет веры никому, а токмо ему, Вседержителю.
Семён Зоходов служил Всеславу верой и правдой: и в возвышении, и в безвестных скитаниях. Предан был до жути. С того и болел душой за князя, что давно уж другом стал и был для него Славкой, побратимом. Даром, что рода высокого.
Семён глядел за Шумским
Шумской к воеводе шагнул и просил о разговоре. А Сёмка стаился за стеной — подслухал, подглядел.
— Дядька Фрол, ты уж прости, что в такой день тебя от дел тяну, но надобно, — Андрей поклонился урядно.
— О, как. Ты чего, Андрюха? Чай, не чужаки. Говори, нето. Что там у тебя? — воевода в радости: смотр хорошо сдержал, честь дружины высоко поднял, да и в праздной гриднице хлебнул бражки немало. Вон пир-то горой: ор, посвисты и бахвальство удалью!
— Просить тебя хотел… — и замолк, будто с мыслями собирался.
— О чем? Да ну тебя, сармат! Не тяни теля за одно место! Говори уж, герой, — хохотнул воевода. — Чай, княжьему спасителю отказа-то не дам.
— Отец мне грамоту тиснул на церковный брак с Ариной Дорофеевой. По уряду сватать должен сродник, а отец не приедет. Слыхал, нето, князь Борис его услал в Шляхово с Всеволодом рядить. А мне звать-то более некого.
Воевода аж пятнами пошел по всей морде. Сёмка подглядывал, да пугался — не станется ли с воеводой удара или иной беды.
— Чего?! Ты …Андрюха… Чего удумал?! Забудь. Слышал? Забудь о ней!
Шумской брови вскинул, удивился так, словно узрел чёрта при ангельских крылах.
— Дядька Фрол…ты чего?
— Того!! Не по тебе она. Отступись и забудь.
А вот тут Шумской морду сделал страшную, Сёмку аж тряхнуло.
— Не по мне? Вон как… Отец позволил жениться на славнице, так чего ж ты отлуп даешь? Для меня нет разницы кто она, ясно? Любому рот заткну, если скажет, что неровня она мне.
Воевода охолонул маленько, продышался и уже спокойно молвил:
— Андрюша, не в том дело. Да хоть холопка! Аришку любят и знают. Боярыня Ксения плечом подопрёт, уважать заставит. Аринку любит, хвалила тут недавно. Светлана моя поможет. Мы семья тебе, неужто отворотимся? И Арина своя деваха. Светлая.
Шумской еще больше удивился на такую-то речь.
— Так в чем беда? Что лаешься, дядька Фрол? Иди, да сватай для меня.
— Рассказать не могу, но прими на веру. Веришь мне, щеня? Вот то-то же! Она твоей быть не может. Глазами-то не сверкай, не боюсь! Женить тебя на ней, значит снискать для тебя самого погибель. Умыкнешь и утечёшь вдаль — ее под смерть подведешь. На том все, Андрей. Верь мне. Отступись! Арину тебе не отдам ни я, ни дед Мишка.
— Дядька Фрол! — Шумской вызверился, а воевода рукой махнул и отошел.
Вот тут Сёмка и смикитил — Шумской ни ухом, ни рылом об Арине, а вот воевода знает и молчит. Тайну бережет.
Покрутился еще промеж богуновских, выяснил, что у воеводы давний друг есть — ученый старик Дорофеев. Живет в Берестове. Ну и сложил ёлку с осинкой. Отсель и понятно про Фаддея стало — слышал, как воевода с дедом-то балакал. Вот и всё тут.
Шел к князю и уж знал, что тот порешит. Для того и кликнул Иннокентия…