Я тебе не ровня
Шрифт:
— Братка, не обессудь, дело у меня есть. Ты уж тут с Ариной побалакай, я скоро, — жену поцеловал крепенько, Дёмка аж брови вознес.
Ить надо же, второй месяц, как окручены, а все милуются. Чудные, как есть, чудные.
Ариша тихонько прошлась по гриднице, прихватила со стола теплый взвар, чарку и пряников. Поставила все на лавку перед Дёмкой, саморучно налила горячего и села рядом. Помолчали обое маленько, а уж потом Арина начала говорить.
— Дёмка, ты не серчай на нее. Не виновата она, что такая, — с тех ее слов чубатый ажник взвился.
— Чего?
— Того, братик. Ты уж послушай меня, а потом сам решишь, правду говорю или вру.
— Говори нето. Чего уж… — сам уставился на Арину, знал поди, дурного не скажет, ведь не однова уж помогала словом-то.
— Она дочка единственная, любимая. Сыновей нет, а стало быть, ей ответ нести за продолжение рода Буйносовых. Боярин Савва абы кому ее не отдаст, верно? Вот через то она и не девка вовсе, а товар.
— Ты к чему, Аринка? Не разумею я, — Демьян, осерьезнел, подался ближе к боярыне.
— К тому, родимый. Опричь нее все сплошь женихи, да красавцы удалые. Сыновья, да внуки крепких родов. Богатые, сильные. Казалось бы, выбери одного и венчайся. А она… Понимаешь, обидно ей, что выбирают ее не за то, что она Любушка, а за сундук с приданым, за земли и дружину отцовскую. С того и несет себя высоко, знает, поди, что дорого стоит. Потому и неприветлива. А зачем, если все равно в жены возьмут, хучь будь она гадюкой скользкой, — Арина улыбнулась светло.
— Так как же такую полюбить? — На эти слова Дёмкины Аришка вновь засмеялась.
— Ты вот уже и влип. Андрей-то верно подметил.
— Что? Да ты…да я…Да никогда тому не бывать! С ума спрыгнул обое? — Дёмка заколыхался от такой-то несправедливости.
— Правда? А чего ж ты битый час о ней жужжал, чубатка? Поди с большой злости? Зацепила она тебя чем-то. А чем, понять ты не можешь. Вот и приглядись к ней, да не как к боярышне, а как к Любаше. Может, уразумеешь чего?
Дёмка снова хотел брехаться в ответ, но язык свой укоротил-прикусил. Аринка еще никогда не подводила, а значит, слова ее мимо ух пропускать не можно, даже если дюже странно звучат.
— Ладноть, поверю тебе, Арина Игнатовна. Так что делать? Мне она в жёны позарез нужна. Дед сказал, не стяжаю ее, расплюется со мной на веки вечные. Врёт, поди. Но… Ариша, я отцу обещал род укрепить.
— Понимаю, Дёмушка. Ты вот что, приглядывайся, смотри, чего любит, чего не любит. Ты ведь приметливый, глазастый. Душа у тебя не слепая, почуешь нето. А о подарках…Так ей все несут и всё одно и то же — злато. А ей может…сухарей охота, — рыжая залилась смехом, да не обидным, а добрым.
Дёмка не удержался и загрохотал вместе с ней. Так с рыжей всегда — поговоришь, и на душе светлеет!
— О, как. Вижу, печали твои рассеялись. Уже и с женой моей расселся, уже и смеешься. А ну двинься, чубатый. Ты хучь и брат мне, но боярыню уж слишком близко видишь, — Шумской не злился покамест, упреждал.
— Да забери сирену свою сладкоголосую. Ить все думки мне смешала, — Дёмка любовался ими…и скрывать не скрывал.
Андрей Аришу к
— Ладноть, пора мне. Еще до Буйносовых ехать, да службу несть. Я хоть и жених, но в дружине. Пущай на пару месяцев, но повинность несу, — встал, обернулся к Аришке. — Спаси тя Бог, Арина…
— Раненько прощаться начал, братка. Мы тебя с Аришкой проводим до Ивановых лугов, — Шумской на жену глянул весело. — Золотая, хочешь на Буяне прокачу по морозцу?
Ту как ветром снесло с лавки!
— Андрюш, я …да…я быстро! Только шубейку надену и сапожки тёплые!
Дёмка накинул одёжку свою бахвалистую, шапку пристроил и потёк во двор. Шумской токмо рукой махнул, мол, скоро я, обожди.
На улице солнце, снежное сверкание и морозец бодрый — благодать Руси!
— Дёмушка, еще забыла сказать-то! — Ариша в шубке нарядной сбежала с крылечка к братцу. — Гордые они…ну…как объяснить-то тебе? Удиви ее, заставь на себя инако смотреть, а потом отворотись, вроде как ты ее не замечаешь. И слово дай, если Люба станет тебе женой, ты ни словом не обмолвишься о моей науке. Меня возненавидит и тебе верить перестанет. Услыхал нето?
— Понял, не дурак же какой, — Дёмка смотрела в ясные глаза рыжей, дивился красоте.
— Опять? Братка…говорил уже, — Шумской показался на крыльце, брови свёл.
— Отлезь! Я что враг себе? — Дёмке привели каурого, на него и взлетел голубем.
Пождал, пока Андрей устроится на Буяне, поднимет на конь Аришку. Затем и тронулись. А ехали-то весело. Дёмка балагурить принялся, Аринка поддакивала шутейно, а Андрей на жену смотрел, улыбался, аки малолеток. С того Дёмку наново опалило завистью, но и радостью за родных-то. Вона ведь как у них…
Распрощались у Ивановых лугов, и Дёмка со своим пятком направился на службу. Приехали засветло — путь-то гладкий. Демьян коня передал на руке холопа, а сам направился во двор. Поздоровкался с Буслаевым и бояричем Соболевым — обое такие же как и он, горемыки. Женихи. Тьфу, зараза!
Пока балакали меж собой, обсуждали коней, да луки новые, во двор вышла боярышня Люба. Дёмку скосорылило поначалу, ить имя-то какое — любовь. А по роже и не скажешь!
С той злости опомнился — Аринка-то велела смотреть, да примечать. Ну, делать нечего, стал пялиться на боярышню. Смотрел, смотрел, и досмотрелся.
Приметил, что брови у нее вразлёт, коромыслицами, глаза как небо грозовое — серые, то ли с просинью, то ли с прочернью. Коса знатная русая. Щеки гладкие, а губы алые. А еще ножка маленькая. Так-то глянуть, на Дёмкину ладонь аккурат встанет. И ходит красиво… Стать держит. Ступает мягко, как кошка крадется… Опомнился уже тогда, когда сожалеть начал о том, что под шубкой ее ничего не видать. Округло ли? Тьфу…бесова девка!
Люба тем временем остановилась у резного столбца, снег смахнула, голову набок опустила, вроде как любовалась чем-то. Дёмка приметил цветок резной. Подумал еще — вот дурёха, цветы любит.