Я тебя не люблю
Шрифт:
Противоречий в нашей совместной жизни набралось такое количество, что оно превышало возможности их разрешения. Да не покажется читающему данная фраза скучным канцеляритом и не свернет от него скулы, но мы с женой объективно оценили, что брачные отношения зашли в тупик. И договорились пожить отдельно друг от друга. Моя экстремальная травма прервала наше раздельное проживание на четыре дня. Ни ходить, ни обслужить себя сам я не мог, а идти мне было не к кому.
Я лежал на диване, рассуждая от нечего делать о том, как устроен мир: еще вчера он был полон самых ярких красок и таких же желаний, быстрых и легких побед, ощущений безграничных возможностей, а сегодня… «Полетал
Мои философические размышления прервал «Сони-Эриксон». Я узнал этот звонок с первых же секунд, как узнают кобылы ржание своих жеребят в табуне даже из тысячи голов, почувствовал спинным мозгом – она! Мобильник подпрыгивал на полу возле дивана, методично посылая звонок за звонком. «Не бери, не отвечай!». Рука потянулась, как под гипнозом. Конечно, это была моя вчерашняя знакомая. Ответил. Сказал, где я и что со мной.
Тогда она впервые проявила себя и показала, какой эмоциональной может быть. Услышав мой ответ, резко бросила трубку. И тут же я получил от неё сообщение, это была та самая посланная мною цитата:
«О чем ты думаешь?» – спросила меня Элен. «О грустных вещах», – задумчиво ответил я. Она покачала головой, серьезно посмотрела на меня и поняла, что мне по-настоящему грустно. «Не беспокойся…» – тихо сказала она, а потом опустилась на колени, чтобы сделать мне минет…»
В возвращенной цитате она заменила в конце только фамилию автора, поставив мою – «…мистер такой-то». Тогда еще я не успел испугаться. Но и терять ее не хотелось. Уж очень приятные ощущения у меня остались после нашей встречи.
«Ты же не будешь ухаживать за мной эти несколько дней?» – спросил я её, стараясь быть максимально логичным.
«Нет, конечно», – ответила она и первой закончила разговор.
Через двадцать минут послал ей ответ:
«От женщин, с которыми бывает такой обалденный секс в первую же встречу, не отказываются».
Её молчание затянулось, но что-то мне подсказывало, что попал в точку. Так и есть, на следующий день я получил её прощение:
«Все хорошо. Я не могу долго злиться».
В этом ее признании уже тогда было что-то, что говорило – эта женщина вошла в мою жизнь навсегда, так просто я с ней не расстанусь. Первый ее взбрык я выдержал легко. И наивно думал, как спокойно я выправил ситуацию. Тогда я ошибся с ней во второй раз…
Ольга – так звали мою новую женщину, обладала удивительной способностью вспыхивать как порох, так же ярко, но недолго гореть и тут же гаснуть. Она ругалась или ругала меня так, что я замирал и ничего не мог сказать в ответ. Ругать меня у неё получалось исключительно корректно. Нецензурные слова в ее лексиконе отсутствовали, казалось, что она не знает об их существовании. Ругалась она хотя и гневно, но не зло, никогда не используя оскорбления. За исключением наших последних встреч. И даже тогда более крутого оскорбления, чем «сволочь», я от нее не удостоился, хотя вполне заслуживал.
Я не сразу понял, почему так веду себя с ней. Мы были как два известных антагониста – кролик и удав. Кроликом, разумеется, был я. Дошло потом. Просто когда она ругала и отчитывала меня за какие-нибудь промахи, а промахов у мужчины перед женщиной всегда хватает, она мне ужасно нравилась, и я желал ее всем своим телом
Как известно, количество переходит в качество. Это качество наступило месяца через два, когда в один из ее всплесков я все-таки вздрогнул. Я опоздал на встречу, и тогда она меня здорово напугала.
– Мне не нравится, что я ругаюсь с тобой, раньше у меня такого никогда не было, – сказала она.
– Мне это очень не нравится, – еще раз повторила Ольга. – Наверное, нам придется расстаться…
Ольга впервые произнесла это отвратительное слово «расстаться». Как оказалось, эта тема была у неё любимой. Моя подружка жонглировала ею так, как это делает высококлассный жонглер, подкидывая вверх боевые гранаты, у одной из которых выдернута чека, успевая в последнюю секунду именно эту, без чеки, отбросить в сторону. Взрыв происходит, но без ущерба для жизни. Остается только переведенный вздох и судорожно проглоченная слюна.
Чего было больше в этом ее «расстаться» – манипуляций или сомнений относительно отношений со мной, мне осталось непонятным. Скорее всего, было и то, и другое. А может, с помощью простых женских манипуляций Ольга как раз и проверяла эти свои сомнения? Так или иначе, но я испугался. Я почувствовал страх. Это был мой второй страх в жизни, связанный с женщиной. Я сказал: «Стоп, ты что-то делаешь не то и не так, если твоя женщина на тебя кричит…» Пообещал себе больше не провоцировать ее на крик. И тысячу раз это обещание нарушил. Какое-то особое удовольствие, неизвестное мне ранее или глубоко забытое, я стал получать от такого поведения своей новой пассии…
«Надо покопаться в детстве…» – умно решил я и, погрузившись в детские воспоминания, выудил оттуда то, что написано во всех занимательных книжках по психологии и, само собой, у дедушки Фрейда. В результате глубокого проникновения в своё далекое детство я дошел до сути. Все воспоминания сошлись на одном человеке – на моей матери. Так случилось, что меня разлучили с ней в шесть лет, а через год я понял, что мать я больше не увижу.
Моя мать, так же как и Ольга, часто неожиданно вспыхивала и тут же успокаивалась, изливая на меня всю свою женскую и материнскую страсть. В этом они были схожи. С той лишь разницей, что мать свой воспитательный гнев почти всегда подкрепляла физическими методами воздействия. Сестра отца рассказала, как однажды от матушки мне досталось поленом. Что ж, матери по-разному успокаивают своих детей. Тетка говорила, что я спрятался под кровать и не вылезал оттуда весь день, не поддаваясь ни на какие уговоры, а выполз, только когда с работы пришел отец. По причине полуторагодовалого возраста данный «воспитательный» эпизод в моей памяти зафиксирован не был. А вот полотенце уже запомнилось.
Но, слава богу, перепады настроения воздействием физическим у Ольги никогда не сопровождались. Она вообще не любила драться и характером была даже трусовата. Так же как и моя мать, быстро отходила и вела себя так, как будто ничего и не было. Не оставалось ни следа от только что произнесенных ею в мой адрес гневных слов. Не оставалось ни в голосе, ни в движениях, ни в чем. Мне понравилось в ней и это. Этих «понравилось» становилось все больше.
Я погружался в нее раз за разом, как в болотную трясину. Её мягкая, призывно пульсирующая, влажная вульва, как вход в преисподнюю, притягивала меня – туда, в ее лоно, дальше, глубже… И я не заметил, как полностью растворился в ней.