Я тебя не люблю
Шрифт:
Никто и никогда, ни до нее, ни после, не вызывал у меня такого бешеного взрыва рифмованного творчества. Рифмованного, потому что поэзии в моем творчестве было не очень много, но рифма была. Это были причудливые куплеты странной формы и часто странного и очень конкретного содержания. Я назвал их сонетами.
В таком я, значит, состоянии,
И сердце ёкает не зря.
Зато спокойна ты, что я
Твоим окутан обаянием…
Я продолжал искать в ней сходство с моей матерью, и нашел это сходство поразительным. Кроме ее внезапного
Помню, как маленьким мальчиком я встречал мать, идущую с работы. Она шла, раскачиваясь на пятках, слегка выворачивая ступни наружу. Ольга делала так же. И лицо такое же – вытянутое, узкое, с «немонгольскими» скулами. Резкая геометрия скул придавала Ольге решительный вид, подчеркивая эротичность ее лица. Собственно, эротика у нее была во всем, во всей ее внешности и во всех ее движениях. И особенно в нижней челюсти, которая у неё чуть-чуть, как у евреек, выдавалась вперед.
А еще великолепно Ольга выглядела за рулем автомобиля. Я закрываю глаза и вижу ее сжатые губы, вижу руки, красиво лежащие на руле. Она отлично водила машину. Мужской, уверенный, но не агрессивный стиль вождения у нее органично сочетался с женской плавностью в управлении. Словом, недостатков в ней я не увидел. Она вся была очень целостна – в поведении, мимике, эмоциях, в любви и, конечно, в сексе. А в разговоре тщательно строила фразы и выбирала слова, не допуская ни одного лишнего. И при этом любила говорить красиво и возвышенно. Я с недоверием относился к ее красивым словам. Пожалуй, только в них и было что-то фальшивое.
Я не знаю ничего более отвратительного, чем дежавю. Если оно появилось, то, как застарелая заноза, будет преследовать всюду. Как результат – ощущение тотального прессинга по всей глубине и широте душевного пространства. И только один плюс – всегда присутствует шанс исправить, чтобы настоящее дежавю не закончилось тем же. «Дежавю» – Ольга повторяла это чаще всего не к месту и невпопад, и без всякой связи (может, она и была, но мне осталась непонятной), и потому верилось не очень. Но у неё это так красиво звучало, что я чуть не рассказал ей про своё – со своей первой женой я познакомился так же. Только тогда вместо кафе был вечерний сеанс в кино, вместо удобного дивана в квартире – нагретый за день речной песок городского пляжа в безлунную ночь. Если пренебречь этими различиями, в остальном мое с Ольгой «а у меня так уже было», в отличие от классического-неосозноваемого, было аналогичным, на сто процентов реальным и уже пережитым. Ах да – и не было еще прочитанного писателя-француза.
Но даже при всей фальши ее красивых слов и выражений Ольга выглядела естественной и непринужденной. Её непринужденность проявлялась независимо от того, в каком состоянии она была – злилась или смеялась, ругалась или грустила…
Я спрашивал себя: «Моя это женщина или нет? Если да, надо жениться. Но почему не хочется? Что я вообще с ней делаю и кто кому морочит голову?» Ну не хотел я жениться, все время думая про себя: «Что такого я знаю про женщин в свои пятьдесят два, чего не знал в двадцать два?» Это когда женился в первый раз. Или в тридцать четыре, когда во второй. И это при том, что я понравился ее родителям, вошел в ее семью и познакомился со всеми ее родственниками. И одновременно я не мог освободиться от чувства несвободы и постоянного контроля. Причудливая смесь ощущений преследовала меня – искренние, подлинные чувства с дурно пахнущей фальшью. А еще ощущение нереальности и тщательно замаскированной неправдивости происходящего. Примерно так, как бывает в дешевом спектакле провинциального театра – театральные чувства, театральная любовь.
– Как ни странно, но ты понравился моей маме.
– А что тут странного?
– Да просто ни один из моих мужей ей не нравился. Короче, такая корова нужна самому.
Ольга была похожа и на ювелира, прикидывающего на глазок стоимость принесенной для оценки вещицы, и на ветеринара, сразу решившего, что приплод обязательно будет. Мне осталось только выбрать: покоробиться или приосаниться еще. И на что после такой оценки я похож больше – на сверкающий алмаз или аппетитно пахнущий гамбургер? А потом? Она попробует меня на вкус?
У Ольги была обычная семья, все как у всех. Она жила с родителями; ее отец, с которым я успел познакомиться, был строителем, как и мой, и, так же как и мой, умер от онкологии. Скорбные хлопоты повторились с уже знакомой мне беспощадной однообразностью – ритуальный агент, морг. Кладбище и поминальные речи. Разве что добавилась Ольгина благодарность за поддержку. Что скрепляет и притягивает двух близких (уже близких) людей? Что сплачивает сильнее – любовь, красивые слова? Заботы и совместные радости? А может быть, совместные печали?
История рождения ее отца заинтересовала меня. Угнанная из Киева молодая женщина жила в польской семье, там ее приметил польский парень. Согласно семейному преданию, он был подпольщиком. Наверно, поэтому дальше польский след обрывался. Вполне романтическая история, с известной долей воображения потянет на отдельный роман. Но это потом. А пока интригу с немонгольскими скулами я посчитал исчерпанной. Мне приходилось видеть самые разные документы, но такое свидетельство о рождении я видел впервые. В строке «родился» черным по синему значилось: «г. Краков. Германская Республика. 1943 г.»
Дача по выходным, возведенная в культ, была такая же, какая и в моей семье. Как и у предыдущих двух моих жен, у Ольги была старшая сестра и племянница. Даже день рождения у Ольги был в один день с Ниной, а ядовито-малиновое до колен трико, купленное женой на распродаже, я захотел выбросить в первый же день, как только увидел. И конечно, Ольга была Водолеем, как и все женщины, в которых я влюблялся, меня тянуло к ним как магнитом. Соблазнять женщин-Водолеев есть особенное удовольствие. Они хитры, наивны, меркантильны и бескорыстны. А еще любопытны. Все эти качества у них пронизаны одно в другое, как кольца в китайской шкатулке-головоломке, и друг от друга неотделимы.
Дни рождения в один день у обеих – на меня это произвело сильное впечатление. К такому обстоятельству следовало бы отнестись как к простому совпадению и не более. Однако вопреки логике и здравому смыслу, которых я всегда старался придерживаться, это совпадение предстало предо мной как фатальная предопределенность всего, что случилось у меня с Ольгой сразу, как неизбежность всего того, что произошло потом.
Совпадение внешних параметров жизни было абсолютным, но различалось по сути – это был другой ритм, другой уклад, и если бы я женился на Ольге, этому укладу мне пришлось бы отдать свою оставшуюся жизнь. Это был незнакомый и некомфортный мне быт, к которому надо было привыкать; это было равносильно тому, как поменять имя и фамилию, как сменить кожу. Все свободное время я был бы обязан посвятить ей, её ребенку, маме, даче, выполнению всех ее многочисленных просьб и поручений. И, наоборот, про своих родственников, друзей и, конечно, о дочери мне пришлось бы забыть.