Я тебя забуду
Шрифт:
Меньше всего хочется пугать Шаталова. Он последний человек, которому стоит рассказывать о менструации. Но то, что мне не просто плохо, а совсем беда, вероятно, крупным шрифтом пропечатывается на лбу.
— Стоять!
Мы сталкиваемся в коридоре. Марк — после очередного избиения груши. В промокшей майке и с полотенцем на шее. Я в образе старушки из подземелья — бледная и в полусогнутом виде.
— Можно я сегодня буду подчиняться только команде «лежать»? — Кое-как заставляю себя расправить плечи
— Ты заболела? — Шаталов без спроса берет мою руку и кладет средний палец на запястье.
Нам уже показывали такой прием измерения пульса. Еще на первом курсе. Однако надо признать, у Марка получается намного лучше, чем у лектора. Подушечка с ювелирной точностью ложится на радиальную артерию, и уже через несколько секунд мой доктор становится хмурым.
— Всё в порядке. Немного приболела, скоро пройдет.
Пытаюсь освободить свою руку, но захват на кисти становится лишь сильнее, а в глазах напротив вместо тревоги вспыхивает злость.
— Где болит?
Меня, как куклу, начинают вертеть в руках. Внимательно осматривают лицо и шею. Когда уже хочется послать одного умника к черту, Шаталов давит подушечкой пальца на нижнюю губу, заставляя открыть рот.
— Не нужно, — шепчу я, касаясь губами пальца. — Это не горло.
В наших словах и жестах нет и намека на интим, но проклятое тело снова реагирует слишком остро. Кожа на запястье и щеках, в местах, где прикасался Шаталов, мгновенно вспыхивает. А сердце начинает колотиться так быстро, что я вынуждена спрятать руки за спину. Подальше от ходячего пульсометра и его чутких пальцев.
— Могу вызвать скорую или врача из частной клиники.
— Я же будущий врач. Слышал про «исцели себя сам»? Вот, буду исцелять!
— Обязательно. Потом. Когда-нибудь.
Все мои попытки отстраниться Шаталову по барабану. Он теснит меня к стене. Когда позвоночник вминается в твердую поверхность, на лоб опускается тяжелая горячая рука.
Не представляю, что можно так намерять. Прием, мягко говоря, далек от медицины. Но хотя бы сейчас Марк не изображает супермена с датчиками в каждой конечности.
— Непонятно, — цокает он. И, вместо того чтобы отпустить меня немного поумирать на диване под шум телевизора, тянет в столовую.
— Только не завтрак. Умоляю!
Мысль о еде мгновенно усиливает тошноту. Чтобы не опозориться, приходится зажать рот ладонью и перейти на жесты.
Шаталов игнорирует и это. Открыв верхний ящик, он вытаскивает какую-то коробку. И пока я продумываю план побега в гостевую комнату, достает градусник. Обычный. Ртутный. Судя по выцветшей шкале и картонной упаковке, сделанный еще при динозаврах.
— Пользоваться умеешь?
От вопроса я даже теряюсь.
— А это обязательно? — Мысленно поднимаю с пола свою челюсть
— Вопрос был: умеешь или нет.
Наверное, я слишком медленно думаю. На скулах Шаталова проступают желваки. Могучий подбородок, покрытый модной темной щетиной, угрожающе выдвигается вперед.
Вкупе с литыми мышцами, запахом пота... не противным и не горьким, все это, вероятно, должно напугать до состояния послушной болонки.
К сожалению, вместо здорового испуга во мне включается какой-то тормоз. Одна часть мозга так и намекает, что следует рассказать о месячных да закончить этот унизительный медосмотр. Другая вместе с мозжечком расплывается в черепушке вишневым джемом.
Не в состоянии внятно ответить я лишь кусаю губы и пытаюсь втянуть в легкие хоть немного кислорода.
— Ясно, — со вздохом произносит Шаталов.
Что именно ему ясно, определить сложно, но уже в следующую минуту он садится на ближайший стул и плюхает меня на свои колени.
Дальше не успеваю и мяукнуть. Словно я не человек, а учебный манекен, Марк поднимает мою правую руку. Сует под мышку градусник и, прижав меня к груди медвежьим захватом, важно сообщает:
— Ждем пять минут. Будешь дергаться, отшлепаю.
Если это не фиаско, то даже не знаю, как назвать. Ни с Витей, ни с кем другим я никогда не чувствовала себя настолько беспомощной дурой.
Будто это вообще не я, а кто-то другой. Слабый на передок, как кошка в марте. Без проблем, без планов и без принципов. Надувная игрушка для удовлетворения потребностей одного слишком тестостеронистого самца.
Последняя мысль отрезвляет. От собственной покладистости становится еще более тошно, чем от боли. Стыд затапливает с головы до ног, вымывая из извилин всю вишневую чепуху.
— Можно не ждать. Я и правда здорова, — произношу уже нормальным голосом.
— Исцелилась?
— Нужно было сразу сказать... — Облизываю губы. — У меня месячные. Чуть раньше, чем должны были начаться. Это точно не болезнь.
— И к чему была вся секретность? — Шаталов убирает руки так резко, что я чуть не падаю.
— Для меня это слишком личное.
Спрыгиваю с его колен и суетливо сую градусник в картонную упаковку. Подальше от глаз.
— О да! Более личного не бывает!
— Куда мне со своими секретами до ваших оргий?!
— Оргии в сравнении с тобой — скука смертная. — Глаза Марка все еще серьезные. По нему видно, что злится. Из ушей так и валит пар. Лишь приподнявшиеся уголки губ выдают совсем другие эмоции. — Таких развлечений у меня еще не было.
Отвернувшись в сторону, он заливается хохотом. Все такой же огромный, сильный и твердый, как боксерская груша, по которой сейчас безумно хочется ударить.