Я твой бессменный арестант
Шрифт:
— Жил был у бабушки серенький козлик, а?
— Хрен на! — рявкнула в ответ группа как вышколенная.
— Серенький козлик, — продолжил Педя. — Бабушка козлика очень любила, а?
— Хрен на! — отозвалась снова группа. — Очень любила …
6
Праздничный вечер
Засиженная мухами лампочка на длинном шнуре то отчаянно разгоралась и больно слепила глаза, то багровела и почти совсем гасла. Трепетный свет лизал желтые лица на белых подушках.
Никола с веселой компанией старших ребят притащился
Но не пошло; дверь в зал не закрывалась, ребята сдирали украшения, паковали их до следующего срока. В спальне пришла пора дать себе волю. Никола встал в позу и басовитым, режущим слух козлетоном гуднул:
Вот заходим в ресторан, дзын, дзын, дзыя! Да Гришка в ухо, я в карман, дзын, дзын, дзыя! Да ты буфетчик-старина, дралапуд, дралая, Наливай бокал вина, да, да, да! Если, курва, не нальешь, дзын, дзын, дзыя, Да по зубам ты огребешь, дзын, дзын, дзыя!Никола задирал физиономию к потолку, словно вторил какому-то неясному, будоражащему мозг зову. В такой разухабистой манере он еще никогда не орал. Что его растравило? Жажда превосходства не только в силе, воровстве, пляске, но и в пении? Возможно, его терзали невнятные, восходящие к диким предкам инстинкты, вызывающие неудержимые взвывы собачьей глотки вслед низко звучащей струне?
Трубный рык Николы ожег ледяным ветром: сказкам — сказочное, нищим — нищенское. Легкий налет утренней печали растаял во тьме непроглядной ночи, прильнувшей к квадратам окон.
Никто не поддержал пение, только заснувший малыш глухо всхрапнул простуженным горлом. Никола надрывался один:
Вот приводят нас на суд, дзын, дзын, дзыя …Снова никто не подтянул, и певец, почуяв неладное, замолчал. Пришельцы выжидательною косились друг на друга, не нарушая хрупкой тишины спальни. Первым спохватился контролировавший ситуацию Горбатый:
Вот защитничек встает, дзын, дзыя, дзыя …— Подгребай сюда, Никола! — он выпихнул онемевшего от удивления Педю, визгливо прикрикнув:
— Ты, нытик, не выкобенивайся! Закатаю в лобешник, будет тогда о чем скулить!
Клонило в сон, но пока темное скопище старших реят не уберется к себе в спальню, о сне следовало забыть.
Отторгнутый Педя медленно скользнул по проходу, всматриваясь в лежащих детей.
— Эй,
Подошедший Никола дохнул махорочном дымом в нос спящему. Толик встряхнулся, бессознательно увертываясь от удушливой струи. От печки донеслись одобрительные смешки. Никола дохнул еще раз. Задыхающийся Толик поперхнулся и судорожно закашлялся. Потешаясь, Никола дымил и дымил в лицо спящему мальчишке, очумело крутящему головой.
— Задает храпака, не пронять. — Тряхнул лохмами Никола, а Горбатый добавил:
— Фраер спит и задом дышит, суп кипит, а он не слышит.
— Велосипед ему, сразу очнется! — подсказал Педя.
Горбатый осторожно засунул меж пальцев ноги Толика клок серой ваты из драного матраса и поджег ее цигаркой. Я вытянул шею и настороженно следил за их действиями. Вата неярко занялась, зачадила. Едкий запашок паленого проникал в ноздри, щипал глаза. Толик не шевелился, хотя бледная искра пугающе тлела и дымила на его ноге. Вдруг он взбрыкнул и крутнулся на другой бок. Пацаны неуверенно всхихикнули. Никола наблюдал с нескрываемым интересом, как за подопытным кроликом. Ребята на койках напряженно молчали. Ожидание достигло предела, и Горбатый спасовал: набросил полотенце на дымящийся клок и рывком скинул его на пол.
Толик вскочил, тараща бессознательные спросонок глаза, и оглушительно вскрикнул.
— Не шипи, — приказал Никола.
Толик схватился за ногу и завопил:
— Ой, больно!
— Заткнешься, ты! — зажал ему рот Горбатый. Вой стал глухим, задавленным:
— За что, за что вы?
— Тихо!
Толик ткнулся лицом в подушку и зашелся горестным плачем.
А Педе неймется. Согнутой тенью двинулся он вдоль коек, выискивая подходящую жертву.
Я пристально следил за его приближением, даже приподнялся на локте: мол все вижу, не лезь! Рядом на спине, конечности вразброс, разметался брат. Тонкая слюнка стекала с уголка его приоткрытых губ и расползалась темным пятнышком по подушке.
Педя поравнялся с нами, равнодушно глянул мне в лицо и исподволь, одним движением выпростал писю из-под резинки шаровар. Струя мочи резанула прямо в лицо брату.
— Уйди, ты! — заорал я, отталкивая Педю.
Все во мне перевернулось, ожидал чего угодно, только не такой паскудной выходки. Я изо всех сил отпихивал Педю, а он с полной невозмутимостью хлестал как на клумбу, не переставая, на постель, на соседей, куда попадало. Захлебывающийся брат надрывно кашлял и отплевывался. Залитое лицо его исказила гримаса отвращения и страха. У печки давились безудержным хохотом.
— Ну, хохмач! — корчился и ржал Никола. — Учудил!
— Не личит святая водица еврейскому рыгальнику! — повизгивал и кривлялся Горбатый, пока Педя не угомонился.
Брат вскинул мокрые, ничего не соображающие глаза и пролепетал:
— Зачем, ну зачем ты!
— Это не я. Спи, больше не будут. — Концом простыни я вытирал его, а по моим щекам текли жгучие слезы обиды и бессилия.
— Хочу к маме.
— Нет мамы, спи.
— Нет есть!
— Не плачь, в субботу она, может быть, нас заберет.